Оркестр меньшинств

Начиная отсюда, по мере того как поднимаешься на холмы, число путников возрастает. Недавно умершие спешат к холмам, все еще неся в себе агонию смерти и признаки жизни, – мужчины, женщины, дети, молодые и старые, сильные и слабые, богатые и бедные, высокие и низкорослые. Они идут, ступают, не производя ни звука, по мягкой земле дороги, посверкивающей яркими огнями. Но холмы, Эгбуну, холмы наполнены светом – подрагивающим свечением, которое, кажется, чуть ли не течет, как невидимая река в глазах, созерцающих его, а потом рассеивается в туманном вихре сияния. Я часто думал о том, как близко живые подошли к тому, чтобы передать суть Аландиичие в песне лунного света, которую пели старые матери (и их живые дочери):

Аландиичие —
Место, где мертвые живы,
Место, где нет слез,
Место, где нет голода,
Место, куда я приду в конце.

На самом деле Аландиичие – это карнавал, живой мир вдали от земли. Это похоже на великий рынок Ариария в Абе или Оре-орджи в Нкпа во времена до прихода Белого Человека. Голоса! Голоса! Люди в безупречно белых покровах шли или собирались вокруг большого глиняного котла с огнем, расположенного внутри кольца omu. Я заприметил один такой круг, где собралась родня Океохи. И найти его не составляло труда. Там находились знаменитые отцы. Те, кто дожил до немощной старости и умер очень-очень-очень давно. Число их было слишком велико – всех не назовешь. Были здесь, например, Чуквумеруидже и его брат Ммереоле, великий Онье-нка[93], скульптор, создавший лик, который имели духи предков. Его творения выставлялись как примеры великого мастерства народа игбо: его скульптуры и маски божеств, лики многих арунси, икенга и агву, гончарные изделия. Этот человек оставил землю больше шестисот лет назад.

Обитают здесь и великие матери. Число их слишком велико – всех не назовешь. Самая именитая, например, – Ойадинма Ойиридийа, великая танцовщица, с которой связана известная пословица: «Ради лицезрения ее талии не жалко и козу зарезать». Среди многих других были Улоаку и Обиануджу, глава одной из величайших организаций в истории, кого сама Ала, верховное божество, помазала бальзамом, смешанным с медом, и кто отравил воды клана Нгва много веков назад.

Любой, увидевший эту группу, сразу бы понял, что мой хозяин принадлежит семье прославленных людей. Они бы поняли, что он принадлежит к племени людей, которые существовали в мире столько же, сколько существовал человек. Он не из тех, кто падает с дерева, как простой плод! И потому я с предельным почтением и смирением стоял перед ними, мой голос звучал как голос ребенка, но мой разум был подобен разуму старейшин.

«Нде би на’ Аландиичие, екене’м уну».

«Ибиа во!» – хором ответили они.

«Нде на эче эзи на’уло Океоха на Оменкара, экене му уну!»

«Ибиа во!»[94]

Царственный голос нне Агбасо заставил меня смолкнуть, а звучал он пронзительно, как голос птицы в клетке. Она начала петь обычную приветственную песнь «Ле о Биа Во», и ее голос своим очарованием и сладкозвучием был подобен голосу Овунмири Эзенваньи и ее команды. Ее песня торжественно поднималась и распространялась по воздуху, очаровывала собрание, подбиралась к каждому, охватывала всех. И они погрузились в такое молчание, что я снова стал остро ощущать абсолютное различие между живыми и мертвыми. Потом нне Агбасо загремела ниткой ракушек и провела ритуал идентификации, чтобы быть уверенной, что я никакой не злой дух, выдающий себя за чи.

«Назови семь ключей в тронный зал Чукву», – сказала она.

«Семь домиков молодой улитки, семь раковин из реки Омамбала, семь перьев лысой хищной птицы, семь листьев дерева анунуебе, панцирь семилетней черепахи, семь долек орешка колы и семь белых куриц».

«Добро пожаловать, дух, – сказала она. – Можешь продолжать».

Я поблагодарил ее и поклонился.