Духи-хранители человечества, все, кто приходит в суд Бечукву, чтобы свидетельствовать, говорите! А если они усомнятся в ваших словах, то скажите им, пусть посмотрят на моего хозяина: он все эти годы так отчаянно взывал о справедливости, так громко, что теперь она была дарована ему. И теперь его враг лежал на полу, а он сидел на стуле. У этого вечера было поразительное сходство с тем днем на Кипре, когда сумасшедший турок искалечил ему лицо. Только на сей раз части уравнения были переставлены местами. Выяснение отношений происходило между моим хозяином, человеком с оружием и несгибаемой волей, и Джамике, человеком, который, если и имел какие-то силы, казалось, не собирался их использовать. У него не было оружия, и он ничего не предпринял против своего мучителя. Он после долгой молитвы начал размахивать рукой в воздухе, другую положил на свой окровавленный рот и запел: «Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе, Господи. Аминь. Аминь. Аминь».
Джамике сел, и кровь с лица потекла на его шею, рубашку. Мой хозяин подал ему какую-то тряпку, чтобы вытереться, но Джамике не взял ее. Эгбуну, казалось, Джамике понял, что время расплаты наступило. Вероятно, это понимание заставило его открыть рот, чтобы заговорить. Он закрыл его, не сказав ни слова, покачал головой, щелкнул пальцами.
– Брат Чинонсо-Соломон, я прошу прощения за все, – сказал он. – Господь простил меня. Простишь ли меня ты?
– Я хочу, чтобы ты сначала прочел все это, – ответил мой хозяин. – Ты должен знать, что случилось со мной, чтобы ты знал, за что просишь прощения, а я мог подумать, прощать ли тебя. Сначала ты должен прочесть. Ты должен прочесть. Должен закончить.
– Хорошо, – согласился Джамике.
Мой хозяин взял письмо, ткнул пальцем в строку на второй странице и сказал:
– Продолжай отсюда.
Джамике кивнул, взял листок рукой, не запятнанной кровью, поднес близко к лицу и начал читать: