Оркестр меньшинств

Он лупил Джамике по всем местам, до которых мог достать, но те образы в его голове никуда не уходили, потому что разум, Эгбуну, подобен крови. Ее невозможно быстро остановить, если рана глубока. Она будет течь в своем темпе, потому что такова ее природа. Остановить ее может только какое-то мощное средство. Я видел это много раз. Но теперь ничего такого не было поблизости. И мой хозяин чувствовал ладонь второго мужчины на своей спине и ягодицах. Ощущал запретные толчки. Его оньеува чувствовал это. Его чи чувствовал это. То, что происходило в эти мгновения, изменило его жизнь. «Ты насиловать турецкий женщина, ты, ibne, orospu-cocugu[109], ты насиловать турецкий женщина! Теперь мы насиловать тебя», – со сладострастными стонами говорил человек, но его голос принадлежал не человеческому существу, а какой-то твари, никому не известной. Он звучал как будто за пределами времени, за пределами человеческой природы, может быть, это был голос какого-то доисторического существа, названия которого не знал никто из живых, не знала живая память. И пахло от этого человека – он вспомнил об этом сейчас со всей живостью – так, как должно пахнуть от древнего животного.

Он стоял на коленях рядом со своим врагом и рыдал. Но, Иджанго-иджанго, это конкретное воспоминание, когда оно начинается, часто кровоточит, пока не вытечет все, пока обескровленное тело не упадет и не испустит дух. И он вспоминал теперь, как семя этого человека брызнуло ему на ягодицы, потекло по ногам. И хотя он категорически не хотел этого, теперь он вспоминал, что чувствовал потом, после того как мир высек его этим самым нещадным из всех способов. Как он лежал день за днем, которые никак не кончались, и все вокруг было живым, кроме него.

Джамике, превращенный в кровавое месиво, лежал рядом с ним, свернувшись в позе эмбриона. Он издал долгий, протяжный стон, а его окровавленные руки задрожали. Казалось, с ним произошел какой-то перелом, и он начал связывать воедино слова, его зубы стучали, кровь капала изо рта, и наконец слова вырвались, но прозвучали не громче шепота:

– Исцели его, Господи.

21. Божий человек

Гаганаогву, великодушные отцы часто говорят, что если кто-то ведет учет всех зол, причиненных ему ближними, то у него никого не останется. Это оттого, что они знают: ты создал человеческое сердце не для того, чтобы оно могло накапливать в себе ненависть. Копить ненависть в сердце, значит, держать некормленого тигра в доме, полном детей и немощных, потому что тигр не сожительствует с человеческим существом и приручить его нельзя. Как только он отдохнет и проснется с пустым животом, он нападет на человека, который вынянчил его, и сожрет. Что говорить, ненависть есть надругательство над человеческим сердцем. Человек, творящий правосудие своими руками, должен освободиться от ненависти как можно скорее, иначе он рискует быть уничтоженным собственными темными желаниями. Я видел это много раз.

Как это нередко случается с людьми, они часто осознают сию истину много времени спустя после того, как ненависть побудила их прибегнуть к возмездию. Тем вечером мой хозяин понял это. Он помог Джамике встать и отвел его в клинику поблизости. С этим пониманием наступило исцеление. Но еще больше тронула его реакция Джамике. Джамике поблагодарил его, когда медсестры обработали его раны, и отказался отвечать на вопрос, что с ним случилось. Медсестры смотрели на моего хозяина, словно требуя от него признания.

– На него напали вооруженные грабители, – сказал он.

Одна из сестер, кивнув, вздохнула. Он стоял, ожидая, что Джамике опровергнет его слова. Но Джамике ничего не сказал – стоял, плотно сомкнув веки. Позднее, когда они шли из клиники, Джамике, с перевязанной головой и пластырем на переносице, сказал на языке Белого Человека:

– Брат Чинонсо-Соломон, пожалуйста, не лги больше. Господь говорит: «Не лгите». В Откровении в главе двадцать первой в стихе восьмом сказано, что участь всех лжецов гореть в аду. Я не хочу, чтобы ты попал туда.

Джамике шел прихрамывая и, когда произносил эти слова, положил руку на плечо моему хозяину. Мой хозяин ничего ему не сказал. Он никак этого не понимал, не мог понять, как, несмотря на все то, что он сделал с этим человеком, для него лишь ложь имела значение. Когда они пришли к тому месту, где он оставил свой мотоцикл, Джамике спросил, простил ли он его.

– Ты можешь отрезать мне руку, если хочешь, или ногу. Я хочу только одного: чтобы ты меня простил. У меня дома есть пять тысяч евро. Твои деньги. Те деньги, что я взял у тебя. Я хранил их более двух лет, ждал, когда найду тебя.

– Это правда? – спросил мой хозяин.

– Да. Теперь курс увеличился. Когда ты их обменяешь, то будет столько, сколько раньше тебе дали бы за семь тысяч.

– Джамике, как такое возможно? Почему ты не сказал мне раньше, что у тебя есть эти деньги, – до того, как я сделал все это с тобой?

Джамике отвернулся и покачал головой:

– Я хотел, чтобы ты простил меня сердцем, а не потому, что я вернул тебе деньги.