Оркестр меньшинств

Он просидел, по его прикидкам, минут тридцать, а Джамике так и не появился. Хотя он опустил окна, жара в машине стояла удушающая. Дождь прекратился с неделю назад, и теперь стояли жаркие и влажные дни. Из дома, который когда-то был его домом, раздался звук колокольчика и послышались детские голоса, запевшие прилежным хором. Его словно подтолкнуло что-то невидимое, и он вышел из машины и двинулся вдоль высокого забора вокруг участка. Остановился он, только когда оказался перед грудой щебня и бетонными блоками. Он, пока шел, приметил, что от той ограды, которую построила когда-то его семья, осталась лишь малая часть. Большая часть ограды представляла собой недавно уложенную кирпичную кладку, удерживаемую грубой цементной связкой. Ящерицы гонялись друг за дружкой по стене, словно исполняя незамысловатый танец. Курицы их любили, и хотя ящерицы отличались стремительностью и скользкостью – такую и в клюве толком не удержишь, – петушки часто их ловили и съедали. Однажды белая курица преследовала ослабевшую ящерку геккона, забредшую во двор, наконец ей удалось цапнуть ее у основания стены, и ящерка оказалась у нее в клюве. У моего хозяина несколько дней, а может, и недель стояла перед глазами поразительная сцена: курица с живым гекконом в клюве. Когда курица отвернулась от стены, хвост геккона обвил ее клюв и вытянулся вверх между ее глаз, отчего возникло впечатление, будто птица надела шлем римского центуриона с красным петушиным гребнем.

Он остановился за школой. От того места, где прежде стоял птичник, ее отделял забор, и дальше он уже не мог пройти. Потому что на том месте, где несколько лет назад собирались его птицы, теперь стояла маленькая толпа детей, которые хором читали стихотворение. Когда он увидел это, щит его духа неожиданно треснул, и в трещину пролетела стрела ненависти, поразившая его душевный покой, и ни о каком утешении теперь уже не могло быть и речи. Это сломило его, Агуджиегбе. Он наклонился, оперся одной рукой о колено, локоть другой прижал к стене и заплакал.

Когда он снова появился из-за забора, его враг уже ждал его. Тот самый человек, которого он больше недели любил половиной своего сердца, той единственной частью, которая была способна на такой подвиг. Потому что другая половина была мертва, превратилась в навечно умиротворенную плоть. Джамике появился с хмурым лицом, но, когда увидел моего хозяина, его лицо помрачнело еще сильнее.

– Что случилось, брат?

– Что они тебе сказали? – спросил мой хозяин, едва скользнув взглядом по лицу Джамике.

– Значит, так. Человек, который возглавляет школу, говорит, что они никак не могут съехать с этой земли. Владелец, у которого они купили участок, уехал в Абуджу. Школа здесь хорошо устроилась, и власти признают ее. Участок не продается. Я задержался так долго, потому что ждал, когда у них закончится собрание. Долгое было собрание, брат.

Мой хозяин ничего не сказал, молча вел машину до своего дома. Правда, он разговаривал с голосом своей совести, с этим малообщительным существом, обитавшим в его душе. Чукву, когда я нахожусь в каком-либо хозяине и голос его совести общается с голосом разума, я слушаю внимательно, потому что давно знаю: к наилучшему решению человек приходит, когда эти два голоса достигают согласия.

«Ты снова полон ненависти, Нонсо. Не забудь, он больше не сделал тебе ничего плохого».

«Ерунда! Да как разумный человек может даже говорить такое? Посмотри на землю, на мой компаунд, на дом моего отца!»

«Говори тише. Успокойся. Человек, который шепчет слишком громко, слышен издалека».

«Мне плевать».

«Ты обещал больше не таить на него зла. Ты сказал, что прощаешь его. Он спросил, хочешь ли ты быть его другом, и ты сказал – да. Когда он возвращал тебе деньги, ты мог отказаться, он бы ушел, и ты бы остался один. Ты даже молился его богу и ходил с ним в его церковь. А теперь ты снова его ненавидишь. Опять собираешься бить его. Посмотри, ты только посмотри: нож лежит на полу твоего воображения, этот нож в крови. Разве это хорошо? Хорошо?»

«Ты не понимаешь, сколько зла мне принес этот человек. Помолчи! Ты ничего не понимаешь!»

«Это неправда, Нонсо. Не я слаб, а ты, и тебе не хватает понимания. Что он сделал? Он в последние две недели помогал тебе, исполнял все, что ты просил, словно твой раб. Сколько ты получил с тех шести тысяч пятисот евро, что он тебе дал? Одна и четыре десятых миллиона найра. На сто тысяч больше, чем он взял у тебя четыре года назад. А у него самого нет ничего. Посмотри на него – разве это не те самые одежды, что он носит каждый день? Ты был у него в квартире – там же повернуться негде. Там одно окно, да и то старое, деревянное. Иногда он во сне по ночам слышит, как термиты поедают стены. Если бы он воистину не изменился, стал бы он хранить эти деньги, чтобы возместить тот вред, который причинил, а сам жить в нищете?»

Теперь голос в его голове не ответил.

«Отвечай. Или ты теперь молчишь?»

Он ничего не сказал. Он только вздохнул, вырулил к дому и остановился.