Оркестр меньшинств

Гаганаогву, я знал, что ни один дух не будет делать попытку завладеть его телом теперь, когда появилась самая любимая еда бродячих духов: слепящий огонь. И поэтому я вышел из него, чтобы потом, когда ты спросишь меня в его последний день, я мог дать тебе полный отчет о действиях моего хозяина. Мой хозяин мчался прочь вдалеке, а я стоял перед горящим зданием. Когда он скрылся из виду, вокруг огня собралась почти дюжина духов, они летали в воздухе, как обнаженные вибрации. Поначалу я впитывал красоту этого зрелища, стоя снаружи, а нематериальные тела, минуя меня, подбирались поближе. Один из них, возбудившись до исступления, поднялся над зданием и замер в точке, через которую устремлялась вверх прямой воронкой черная спираль дыма. Другие оживленно вскрикивали, когда дым попеременно то прятал от них духа, то открывал его их взглядам.

Я наблюдал за этим, когда – я не поверил своим глазам! – увидел чи Ндали, с воплем выскочившую из горящего здания. Она сразу же увидела меня и, стремительно выплевывая слова, закричала: «Ах ты, злобный дух-хранитель вместе со своим хозяином! Посмотри, что вы сделали! Я тебе давно говорила, чтобы вы отстали от нее, но он все лез и лез, преследовал ее, пока не погубил ее жизнь. После того как она прочла его дурацкое письмо два дня назад – а она так боялась его читать, – она стала сама не своя! Начала ссориться с мужем. А в эту ночь, в эту жестокую ночь, она снова, после жаркой ссоры с ним, ушла из дома и приехала сюда…»

Чи повернулась, потому что услышала громкий пронзительный крик из здания, и тут же исчезла внутри. Я бросился за ней в пламя пожара и увидел кого-то, кажется женщину, пытающуюся встать с пола, но в этот момент горящая доска, которая была частью потолка, упала ей на спину, и от боли она потеряла сознание. Этот удар пригвоздил ее к полу. Но она снова попыталась встать, увидев, что неожиданная стена огня возникла перед ней в другом конце комнаты. Упал шкаф с лекарствами и медленно распался на отдельные деревянные полки, пожираемые огнем, а огненный обломок шкафа упал на ковер, и теперь пламя пробиралось в комнату, где находилась она. Она потрогала себя за шею, обнаружила, что капли, стекавшие по ней, это ее кровь. Только тогда она вроде бы поняла, что доска с торчащими гвоздями вонзилась в ее плоть и теперь продолжает гореть на ней. С адскими криками и с доской на спине она бросилась сквозь желтый огненный театр с его актерами в лице коленопреклоненных столов, издающих треск окон, танцующих штор, взрывающихся бутылок. Упавший кусок обожженного кирпича подтолкнул ее вперед, она добежала до двери, а когда она открыла ее, остатки сгоревшей доски упали с ее спины. Обжигающая боль поставила ее на колени, словно расстригу, вдруг вернувшегося к вере и молитве. Тут ей, кажется, пришло в голову, что лучше не вставать, и она на четвереньках поползла из аптеки, как животное, пасущееся на поле, заросшем язычками пламени.

К этому времени вокруг горящего здания собрались люди – соседи и просто прохожие. Они встретили ее с ведрами воды, облили ее, и она упала на землю, лишившись сознания.

И тогда я оставил ее там и бросился на поиски моего хозяина. Он ехал по хайвею, мчался в темноте, плакал за рулем. Он не знал, что сделал. Иджанго-иджанго, я в эту ночь много говорил об этом конкретном недостатке человека и его чи: они не в состоянии знать то, чего не видят или не слышат. А потому мой хозяин никак не мог узнать о случившемся. Он не догадывался, что Ндали, которая стояла перед его мысленным взором теперь, когда он вел машину, и Ндали, которая прежде любила его, а потом отвергла, – одно лицо. Та самая Ндали, которую он потерял. Он ничего не знал о Ндали, охваченной пламенем, о той Ндали, что лежала сейчас на земле перед тем, что прежде было ее аптекой. Он ехал, представляя ее в объятиях мужа, думая о том, что никакие его усилия не смогли вернуть ее ему. Он ехал, плача и причитая, пел мелодию оркестра меньшинств.

Эгбуну, откуда он мог знать, что женщина, имеющая собственный дом, будет ночевать в своей аптеке? Нет. С какой стати? У него не было никаких оснований для того, чтобы так думать. Вот почему человек, который только что убил кого-то, занимается своими делами, не ведая, что сотворил. Блаженные отцы уподобляли это явление паукам в доме людей; пусть тот, кто думает, что он всемогущ, говорили они, осмотрит свой дом и скажет, может ли он точно назвать время, когда паук начал плести свою паутину. Вот почему человек, который вскоре будет убит, может войти в дом, где сидят в засаде те, кто собирается его убить, не ведая об их планах и не зная, что его конец наступил. Он может обедать с этими людьми, как персонаж одной книги, прочитанной когда-то моим прежним хозяином Эзике. В той истории рассказывалось о человеке, который правил в стране белых людей, называвшейся Рим. Но зачем обращаться к таким далеким примерам, когда я сам видел это много раз прямо здесь, в земле светозарных отцов?