Орки: Дети Бооргуза

Высокий дребезжащий голос неторопливо выпевал корявые слова древнего гимна прославляющего Темного. Все также кружащие жрецы молча слушали и, дружно грохнув себя в грудь кулаками, прорычали припев, вновь пошли неторопливым косолапым шагом по кругу. В толпе Старших семей тоже начали раскачиваться и мотать головами самые нетерпеливые и фанатичные орки. Также косолапо переступая, они срывали повязки и ремешки, распуская волосы, выбрасывая их в проход и опустив головы, мотали ими, пока еще тихо подвывая в такт пению. Услышав припев, они так же громко и сильно били себя в грудь и, подняв над головой руки, рычали на одной ноте, роняя голову в конце припева.

В глубине Храма на каменной квадратной площадке неподвижно сидит в окружении ближайших помощников сам Уроз-Баку, старший жрец Темного Бооргуза Тайн. Скрестив ноги, одетый только в набедренную повязку, он неподвижно сидит, закрыв глаза и, как и все, прислушивается к песне-молитве призыва. Сидящие у него за спиной Жрецы пока тоже молча слушают поющего. После первого куплета к нему присоединяется еще один голос, за ним еще и еще. Песню прорезают высокие и звенящие от напряжения голоса Жриц. Песня все больше и больше ширится, взлетает к своду, пугая жителей воздушного леса, заставляя их ярче вспыхивать и светящейся метелью кружить под сводами. Припев подхватывают все больше голосов из орков Старших семей. Все остальные должны молчать и слушать, подпитывая своим страхом призыв.

По рядам сидящих орков, пригнувшись и поводя ушами, плавно пошли воины Храма, чутко слушая в ожидании. Это первый, самый грубый отбор. Сейчас свободный камень может дождаться своей жертвы. Сидящие орки изо всех сил сжимают губы, противясь желанию присоединиться к пению. И щенок из еще не прошедшей инициации сотни и десятник дружины Младшей стражи, прошедший множество передряг, сжимаясь в ужасе, стараются не поддаться гипнотическому желанию вскочить и петь.

Уроз-Баку, раскачиваясь из стороны в сторону, поднимает руки и в ритм барабанов начинает их медленно опускать вниз, своим движением все выше и выше поднимая громкость и леденящий душу настрой песни. Не спуская с него глаз, его помощники, звеня от напряжения голосами, забирают все выше и выше. Кружащиеся внизу Жрецы, закатив побелевшие глаза, все более неуклюже танцуют у столбов. Жертвы, достигнув предела своих сил, вопят на одной высокой ноте, все пытаясь с треском своих костей, вырваться из пут.

Уроз-Баку бьет ладонями в камень, одним движением обрывая все звуки в Храме. В звенящей тишине слышно, как льется вода по стенам, и звенят в вышине свода жители воздушного леса. Старший жрец, опустив голову, молча мотает ею, его помощники со всех сторон, не поднимаясь на ноги, переползают, окружая его и внимательно вглядываясь в ожидании. Обессиленные жертвы пытаются вдохнуть в свои легкие хоть частичку воздуха. Крупная и массивная жрица, растолкав плечами остальных, выползает прямо перед лицом старшего жреца и, приникнув, как перед прыжком, замирает, не спуская глаз с Уроз-Баку. А он все еще продолжает мотать головой, скрипя зубами, выгибаясь в судорогах, что скручивают его тело, заставляя мышцы его оголенного тела волнами перемещаться под кожей. Жрица торжествующе скалится и тянется к лежащему перед Уроз-Баку обсидиановому лезвию.

И в этот момент он открывает глаза. Замерев, он в упор смотрит на нее и в его глазах начинает разгораться огонь. Слабые искры, зажигаясь в глубине, начинают перемещаться в обсидиановой темноте залившей его глаза, все быстрее и быстрее, сливаясь и усиливаясь. Они становятся все ярче, багровые сполохи, пробегая в его глазах, все растут, заливая глаза. Отступая и возвращаясь, усилившись. Жрица, сникнув, начинает отползать и замирает, скуля и выгибаясь от боли. Светящиеся красным светом глаза парализовали ее и заставили упасть в судорогах на камень пола. Почерневшие, как уголь, губы жреца торжествующе дрогнули, и он прошипел.

— Не сегодня.

После чего из его глаз исчезли последние признаки разума, и их залило морем безумия, ненависти и боли. Вскочив на ноги, он ткнул в сторону жертв рукой и взревел. В этом звуке уже не было ничего похожего на слова. Только призыв и непреодолимое желание насладиться чужой болью и страхом.

Ответный рев сотряс стены храма. Жрецы и Старшие семьи в одном порыве вопили, протягивая руки к пришедшему к ним Богу, нашедшему дорогу в этот хрупкий приют в виде тела и разума старшего жреца.

Все шары ярко вспыхнули и продолжили гореть тем же ярким, мертвым и неподвижным светом.

Сверху начали падать оглушенные и убитые звуком жители воздушного леса. Существо, бывшее старшим жрецом, повело глазами по площадке и, жадно раздувая ноздри, принюхалось. Лицо как будто треснуло, раскрыв уже широкую пасть, наполненную множеством кинжаловидных зубов, и он еще раз уже негромко рыкнул, дернув когтистой лапой.