«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий

Но где искать причину такого громадного структурного дисбаланса? Ответ, который лежит на поверхности: «осси» сами по себе некомпетентны, ленивы, в общем, не способны на что-то большее. Мне могут возразить, что я перегибаю палку, что столь грубого предубеждения нет и в помине или, во всяком случае, давно нет. Разве? Я часто встречаю такие суждения даже у моих глубокомысленных коллег, правда, в утонченной риторической форме. Не так давно заведующий кафедрой истории в Йенском университете, потомственный западный немец и к тому же пользующийся особыми вековыми привилегиями, на торжествах, посвященных тридцатилетию объединения Германии, так объяснил то обстоятельство, что никто из восточных студентов, кому ко «времени перемен» было 20–25 лет, впоследствии не получил звания профессора: они просто были необразованны и не способны к дискуссии, а посему и не могли претендовать на профессорскую должность in the long run[89]. Quod erat demonstrandum[90][91].

На мой взгляд, причина вовсе не в недостаточном образовании или отсутствии языковых и разговорных навыков. Вернемся в Йену, где я учился с 1986 по 1992 год. Рожденный в 1967 году, я как раз попадаю в эту самую когорту «необразованных». На философском факультете Йенского университета в середине девяностых преподавательский и научно-исследовательский состав профессорского уровня был почти полностью замещен выходцами с Запада[92]. Смена элит происходила из-за разнообразных идеологических и политических осложнений с прежним научным сообществом, зачастую резонно, особенно в тех случаях, когда было доказано, что действия одних ущемляли права и свободы других и совершались агентами Штази бывшей ГДР. Разумеется, почти все новоназначенные ученые с Запада привозили с собой и своих аспирантов и докторантов. Тем самым почти все университетские горизонты, которые были доступны, оказались закрыты для молодых научных сотрудников с Востока – они остались не у дел, по крайней мере в Германии. Причем это коснулось не только тогдашних аспирантов и кандидатов, но и – что́ здесь кроется, непреднамеренная оплошность или вероломный умысел? – студентов, выросших в течение следующих трех десятилетий. Политические врата, открывшиеся в 1989 году, в девяностые годы были институционально захлопнуты: с одной стороны, новыми структурами, с другой – конкретными деятелями. Такая радикальная смена научных элит, растянувшаяся на поколения, которая с небольшим фазовым сдвигом происходила и в других университетах Восточной Германии[93], привела к тому, что и по сей день, по крайней мере в гуманитарных науках, профессорские ставки редко достаются ученым восточно-немецкого происхождения, поскольку лишь немногие имели хотя бы шанс подготовиться к таким должностям. Пути приобретения компетенции были просто заблокированы[94]. И тридцать лет спустя после падения Стены ситуация не изменилась, потому что, как хорошо известно, элиты готовят молодую смену из собственной касты методом непотизма. Несмотря на вторую волну назначений, начиная примерно с 2010 года философские факультеты на Востоке остаются почти исключительно департаментами, управляемыми западными персонами для западных персон, не говоря уже о политике назначений в университетах самого Запада. Впрочем, такое положение никого не заботит. Ну, действительно, чего ради тем, кто снимает пенки, переживать за судьбу каких-то маргиналов?

Что это значит и как выглядит, я узнал на собственном опыте, поучаствовав в действе, которое в конечном итоге свелось к showdown[95], а именно к вопросу: кого выбрать, западного немца или восточного? Оба подходили по всем параметрам. Дама-профессор заметила, что если бы речь шла о мужчине и женщине, то решение, кого выбрать, было бы очевидно: при одинаковой квалификации в приоритете безусловно женщина. И хотя здравый смысл подсказывал, что, учитывая особенность научно-политической и общественно-политической ситуации на Востоке, выбор при равных достоинствах кандидатов должен пасть на восточного немца, тем не менее все, кроме меня, проголосовали за «пришлого». Ничего удивительного. Почти все участники действа были с Запада. Если женщину пришлось бы избрать по формальным юридическим причинам, невзирая на ее происхождение, то у мужчины с восточным бэкграундом шансов никаких. Это была идеальная демонстрация теории социального пространства Бурдьё с его механизмом расслоения и противостояния[96] – лучше нельзя ни проиллюстрировать, ни подтвердить.