«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий

Есть, конечно, и примеры взвешенного освещения Востока в СМИ, то есть корректного, вдумчивого, уважительного, объективного, не только критичного, но и самокритичного. Среди них могу назвать некрологи Хансу-Юргену Дёрнеру («Дикси») и Йоахиму Штрайху в футбольном журнале 11FREUNDE или трэвел-серию Фридерики Хаупт во Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung о самых удаленных местах на востоке, западе, севере и юге Германии. Здесь «просто» и искусно, сочувственно и точно передана региональная специфика. Смотрите, и это возможно, если захотеть и выйти за рамки набивших оскомину шаблонов. Только не все этого хотят, чаще наоборот. Хорошим тоном в разговоре о Востоке считается обидеть, оскорбить, оклеветать, презреть, унизить – и обязательно в бестактной манере.

Показательна статья Николауса Бломе в SPIEGEL ONLINE в сентябре 2022 года. В ней снова ответственность за социальную напряженность, как в прошлом, так и в будущем (!), возлагается на восточных немцев: они, мол, зациклены на «идеологии заговора», страдают «манией преследования» и вообще не в себе. Одним словом, «чернь». И он вразумляет их, а значит, и меня: «Стыдитесь!»[147]. Возвращаю обратно: «Имейте совесть!» Заметьте, это статья в SPIEGEL, а не комментарий «хейтера» в соцсетях. Это тот уровень, на котором в средствах массовой информации говорят о восточных немцах публично и «без проблем».

Меня не раз призывали расширить контекст, смотреть в европейском или, еще лучше, в мировом масштабе. Как удобно! Вы превращаете проблемы в абстракцию или находите стрелочника, так что в конечном итоге они как бы не касаются вас. Но проблемы-то существуют здесь и сейчас, на нашем пороге, и только тут можно их решить. Тем не менее любопытства ради окинем взглядом Европу в целом. Здесь быстро обнаруживаются и аналогии, и тьма другого. Различие в доминирующем положении и коммуникации внутри Германии как в зеркале отражает несхожесть Западной и Восточной Европы. Юстина Шульц, директор Западного института в Познани, пишет о развитии событий в Польше с 1989 года: «Неолиберальная модель развития предполагала импорт западных идей и подходов к их внедрению, которые часто мыслятся как безальтернативные. В результате местные знания и опыт оказались маргинализированы. Вытеснение отечественного истеблишмента международной технократической элитой неизбежно привело к иерархическим и патерналистским отношениям учитель – ученик, что скорее усилило, чем смягчило неравенство»[148]. Шульц также указывает, что на Западе «экономический успех ‹…› возведен почти в моральную категорию»[149]. Тот, кто имеет деньги и власть, да к тому же определяет дискурс, имеет и право поучать других, что и почему они делают неправильно. Но самое примечательное: такой тип правления еще и представляется морально превосходящим, moral grandstanding, par excellence, а люди верят – возможно придерживаясь протестантской этики, – что размер богатства напрямую связан с высокой нравственностью как приоритетной ценностью. Иван Крастев и Стивен Холмс считают, что это имеет отношение и к «продвижению посткоммунистической демократии» в ЕС: «По условиям вступления в ЕС, на страны Центральной и Восточной Европы оказывалось давление, чтобы они в рамках процесса демократизации придерживались политических стратегий, разработанных невыборной бюрократией из Брюсселя или международными финансовыми учреждениями. Полякам и венграм указывали, какие законы принимать и какую политику проводить, и в то же время делать вид, будто они не находятся под внешним управлением»[150]. Знакомо по личному опыту, не правда ли? Особенно в сфере коммуникации. Поговорите с поляками, чехами или венграми – у них в этом плане нет иллюзий. Хотя их государства и члены Евросоюза, говорить они могут только о собственных проблемах, а не общеевропейских, которые остаются уделом исключительно Германии и Франции. Так и восточному немцу дозволено говорить о Востоке, но не обо всей Германии, потому что это полномочия западного немца[151]. Может быть, по этой причине Восток «упрямо» нащупывает свой путь. Когда Венгрия пытается уйти от такой асимметрии, пусть даже через разрушение демократии, – это крайне тревожный симптом.