«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий

Притязания Запада на господство проявляются и в том, что моя статья только тогда что-то значит, если ее одобрит Запад, будто именно это делает ее содержание приемлемым и правдивым. Какое самомнение! Словно значимость аргумента зависит от страны света и места рождения. Требование дифференциации – типичное проявление категоричного НЕЖЕЛАНИЯ ЗНАТЬ ИСТИННОЕ положение дел. Сей факт точно отражают возмущенные отклики: они либо наотрез отвергают аргументацию, либо подвергают сомнению приведенные мной цифры и факты, основанные на научных исследованиях, как будто я выискал их на каких-то сомнительных сайтах. А если и это не помогает, то изо всех сил стараются дискредитировать меня лично как «восточного немца», называя «сталинистом», «жалким осси» или, как написал сын Иоахима Гаука в письме в редакцию FAZ 10 февраля, «обиженным профессором PDS[200]». Вот так выглядит коммуникативная тактика некоторых озабоченных критиков.

И последнее, но не менее важное: о возрасте и поколениях. Надо учитывать, что для восточных немцев решающее значение имеет, сколько им было лет во время революции и на каком жизненном этапе они тогда находились; год младше или старше мог изменить все, мог открыть перспективы или уничтожить их. Любой, кто уже окончил школу, вуз, получил докторскую степень на Востоке, а то и успел поработать по профессии, оказался куда менее востребованным, чем тот, кому посчастливилось родиться позже и получить определенную квалификацию в объединенной Германии. Это ощущается и по сей день. В связи с этим показательно, как – к вящему смущению Хогребе и других, особенно из моего поколения, – уже некоторое время нарастает сопротивление навязанному нарративу и господствующей модели дискурса. Я имею в виду тех, кто родился на Востоке около 1970 года или чуть раньше, в основном мужчин, тех, у кого в 1989–1990 годах создалось впечатление, что они достаточно молоды и перспективны, чтобы воспользоваться всеми открывающимися возможностями, – что мы и сделали, насколько могли. Мне кажется неслучайным, что в последние годы несомненно важнейшие книги по внутринемецкому вопросу написали Илько-Саша Ковальчук 1967 года рождения и Штеффен Мау 1968 года рождения. Это Die Übernahme. Wie Ostdeutschland Teil der Bundesrepublik wurde («Поглощение. Как Восточная Германия стала частью Федеративной Республики») и Lütten Klein. Leben in der ostdeutschen Transformationsgesellschaft («Люттен Кляйн. Жизнь в переходном обществе Восточной Германии») – обе вышли в 2019 году. Их книги вызвали такой ажиотаж, потому что они предложили совершенно иной взгляд на немецко-немецкие отношения, противопоставили доминирующему монологу Запада альтернативный нарратив и отдали должное многообразию Востока. По-видимому, мое поколение впервые в столь полном объеме оглядывает прошедшие тридцать лет и критически подводит итоги. Со стороны мы кажемся признанными «системой» или даже частью этой «системы», и на первый взгляд у нас нет повода выражать протест. Однако этот протест актуален и даже запоздал, потому что в brave new world[201] воссоединенной неолиберальной Федеративной Республики многим восточным немцам не предложили и не предложат достойных условий, они, как и поколения до них, были и остаются ущемленными в правах, осмеянными, изолированными. Люди свыклись с системной и систематической дискриминацией и считают ее «нормальным» проявлением внутринемецкой «нормальности». Как и в насаждаемом цинизме, в дискриминации нет ничего «нормального», просто существующая «нормальность» объявляется нормой. Не надо быть Уолтером Уайтом[202], чтобы, узнав о своем раке в пятьдесят лет, оглянуться на прошлое и понять, что все пошло наперекосяк. Борьба толкований и интерпретаций только обострится.

8. Искусство на Востоке: «Правильного вам образа мыслей!»

Если вернуться к годам начиная с 1989-го, то почти по всем направлениям можно проследить, каким образом Восток принуждали оставаться обособленным на Востоке, хотя официально провозглашалось, что он должен – несмотря на меньшие зарплаты и пенсии, об остальном умолчим – привести себя в соответствие с Западом и «нормализоваться». Это включение как исключение особенно наглядно просматривается в двух культовых областях: литературе и изобразительном искусстве. Речь здесь идет ни много ни мало о стирании текстовой памяти, с одной стороны, и стирании образной памяти – с другой.

По пространственной памяти можно было нанести с историко-политической точки зрения символический удар, возведя на месте Дворца Республики фантом Берлинского дворца, но полностью ликвидировать ее не удалось. Слишком много было построено, и это продолжает функционировать, и не только в Берлине-Марцане[203].