Орлята

Петр записал ее адрес, и они расстались. На углу мичман обернулся. Девушка все еще стояла у заводских ворот Она подняла руку и помахала ему. В сердце Шалденко впервые за многие месяцы войны шевельнулось что-то похожее на радость.

В эгу самую минуту Галим Урманов нетерпеливо распахнул дверь госпиталя. Навстречу ему по широкой мраморной лестнице в расстегнутой шинели, без головного убора спускался полковник Ильдарский. Галим вытянулся, приветствуя комбрига. Но полковник шел с опущенной головой, никого и ничего не замечая вокруг.

Галима оглушило предчувствие: «Несчастье! С Му* нирой!» Несколько мгновений он стоял в нерешительности: идти за полковником или бежать к Мунире?..

В следующую секунду он уже устремился вверх.

Гулко отдавались под высокими сводами его торопливые шаги. Задержавшись на какое-то мгновение на площадке второго этажа, он с силой рванул на себя дверь и оказался в длинном, не очень светлом коридоре.

Навстречу ему шла сестра, Увидев его бледное, взволнованное лицо, она спросила испуганно:

— Что случилось?

— Где военврач Ильдарская? — с трудом выговорил Галим.

Сестра молчала, колеблясь, что и как отвечать этому странному бойцу.

— Да отвечайте скорее! Или вы плохо слышите? — крикнул Галим.

— Тише, ради бога, не кричите. Она вот в этой палате лежит. Но…

Урманов рванулся вперед. Сестра преградила ему путь:.

— Что вы!.. К ней нельзя.

Галим решительно отстранил ее и шагнул в палату. Мунира лежала забинтованная, изжелта-бледная, с закрытыми глазами. Губы у нее запеклись и посинели, Она тихо стонала.

Галим опустился на колени.

— Мунира…

А она даже глаз не открыла, даже не шевельнулась. Галим глухо, протяжно охнул, поцеловал край ее одеяла и, шатаясь, вышел из палаты. Он не видел, что навстречу ему спешили встревоженные сестры и врачи, не слышал, что они толковали ему. Он шел по коридору на ощупь, как пьяный, с поникшей головой, в одной руке шапка, в другой — автомат дулом вниз. Во всем теле чувствовалась такая тяжесть, словно на него навалили непосильный груз…

Когда на следующий день полковник и Галим ранним утром снова пришли в госпиталь, им сказали!

— Марию Мансуровну ночью эвакуировали.

До неузнаваемости изменившееся за ночь лицо полковника передернулось. Гадим не выдержал и прежде полковника спросил:

— Куда?

— Вы не беспокойтесь. Она уже в Москве.

В городе началась воздушная тревога.

— Простите, — сказал главврач. — Немецкие самолеты. Я вынужден спешить к раненым.

Полковник с Галимом повернули к выходу. Через час они летели на Волховский фронт.

6

На северной стороне неба крупным изумрудом искрилась яркая утренняя звезда Чулпан. Чулпан — поется в песнях-будит зарю. Заря уже началась едва заметной синевой на востоке, а молодой месяц, ничего не замечая вокруг, по-прежнему влюбленно склонялся к вершинам тонкоствольных берез, разукрашенных серебристым инеем. Приладожский лес стоял в этот час объятый глубокой тишиной, разве только, едва слышно хрустнув, отломится и полетит вниз сучок да беззвучно осыплется снег с ветки, потревоженной легким поскоком белки. На вражеской стороне изредка, как бы нехотя, взлетали к звездам разноцветные ракеты. Бессильно рассыпавшись над лесом и озарив его своим мертвенным светом, они, казалось, не гасли, а таяли, сраженные торжественностью холодного зимнего неба.

По лесу, где царствовала такая глубокая тишина, белым привидением беззвучно скользил лыжник, держа направление на маячившую впереди высоту.

Временами, лыжник останавливался и, оттянув край белого капюшона, чутко прислушивался к окружающему. Но все было спокойно, и он двигался дальше. У подошвы горы одинокий путник снял лыжи, засунул их под сваленное дерево, что лежало тут же, и начал ловко карабкаться вверх, хотя одна рука его была занята: он держал в ней винтовку с оптическим прицелом, тщательно обмотанную белым бинтом. Добравшись до вершины, на которой стояли лишь редкие сосны, лыжник, точно крот, не поднимая головы, стал зарываться в снег.

Как странно чувствуешь себя в этой холодной предутренней тишине зимнего леса. Словно во всем свете только и есть живого что равнодушно мигающие призрачные звезды да этот ничего не замечающий, кроме берез, молодой месяц.

Зарывшись в снег, лыжник лежал между двумя линиями фронтов — на ничейной территории. Только полчаса тому назад он был в кругу своих товарищей, в теплой землянке. Мог смеяться, петь, мечтать. А теперь обо всем этом следовало забыть и помнить только об одном — что ты снайпер. Теперь каждый твой неверный расчет, каждое необдуманное движение будет грозить смертью не врагу, а тебе. Итак — внимание!