Орлята

Сколько длился огонь немцев, Ляля не знала, но ей показалось, очень долго. А может быть, огонь не прекратится, пока пуля или осколок не настигнет ее, свернувшуюся под снегом в такой маленький-маленький клубочек. Смерть?.. Нет, нет! Она не может умереть, не дождавшись полного освобождения родины от врагов. И после этого она будет жить долго-долго, жить счастливой, полной жизнью… Пусть только чуть стихнет огонь, она уйдет из этого адского места.

Но вот смолкли пулеметы, перестали рваться мины, а Ляля все не уходит. Подняв голову, она опять не сводит глаз с тропы.

Солнце уже село, тени исчезли. Темнеет все больше, скоро уже и стрелять будет трудно. А на тропе все никакого движения. Но ведь должны же они прийти подобрать убитых!

Стужа опять проникает, кажется, к самому сердцу. Дрема опять смежает глаза. Ах, как не хочется поднять веки… Что это?.. По обочине тропинки движутся в направлении к трупам две ползущие тени. По длинной гусиной шее Ляля узнала в одной из них убежавшего от нее гитлеровца. Снова один за другим раздаются два выстрела, снова Ляля кубарем скатывается вниз, только на этот раз она направляется прямо к поваленному дереву. На сегодня хватит.

Когда Ляля распахнула дверь в свою землянку, оттуда клубами вырвался наружу теплый воздух.

— Как дела? — шагнул навстречу Ляле немолодой, среднего роста рыжеусый сибиряк, старший сержант Ширяев.

Это он обучил девушку снайперскому искусству и поэтому особенно заинтересованно следил за ее успехами.

— Четверо! — устало бросила Ляля, стаскивая с себя маскировочный халат и полушубок и оставшись в ватных брюках и телогрейке, подпоясанной кожаным солдатским ремнем. На ремне висел кинжал с серебряной ручкой, что подарил ей известный в полку гармонист и балагур, ее земляк, связист, ефрейтор Шагиев.

Приведя себя в порядок, она уже принялась было, по обыкновению, подробно рассказывать, как все происходило, но вдруг осеклась, увидев рядом с Ширяевым разведчика Грача. Только тут она обратила внимание, что Ширяев стоит перед ней в меховой шапке и полушубке.

— Товарищ старший сержант, вы собираетесь уходить?

— Да, пожелай успеха! — сказал Ширяев и потянулся за маскировочным халатом.

Ляля помогла ему натянуть халат на полушубок.

— Ни пуха вам обоим, ни пера! — пошутила она, обернувшись к разведчику.

Но Грач, поводя плечами, смотрел в сторону. Лялю удивило, что обычно любивший позубоскалить разведчик сегодня был непривычно серьезен.

— Что с тобой, Грач, птица весенняя? — попыталась она расшевелить разведчика. — Уж не получил ли наряд вне очереди от старшины?

Пропустив и эту ее шутку мимо ушей, Грач нетерпеливо обратился к Ширяеву:

— Пошли, что ли, Петя?

— Пошли, пошли. Обед твой на печурке греется, Ляля. Ты отдохни хорошенько тут. Ладно? К связистам не ходи, — заботливо посоветовал девушке на прощание Ширяев.

— Куда уж там… и без того еле на ногах стою, — отмахнулась девушка и, захватив по дороге котелок с супом, прошла в свой угол, который она и ее подружка Валя, тоже снайпер, отгородили от остального пространства землянки двумя плащ-палатками. Поставив котелок на самодельный стол, аккуратно застеленный газетой, девушка устало опустилась на стоявший рядом чурбачок, но за обед не принималась. Ширяев ушел. Вали тоже нет. Одной и еда в горло не идет.

Но тут за «перегородкой» раздался хорошо знакомый ей негромкий густой голос:

— Живые люди есть? Мир честной компании.

Ляля откинула плащ-палатку.

— Шентала? Вот молодец! Всегда ты ко времени подоспеешь. Проходи сюда. С добром пришел?

— Мы, мордвины, всегда хорошим людям добра желаем, — степенно, не торопясь произнес пришедший.

«Шентала» было прозвище ездового Катайкина. Этого необычайно добродушного парня из Шенталинского района все любили за то, что он отличался удивительно спокойным, ровным характером. Не было еще случая, чтобы он на кого-нибудь рассердился или обиделся. С Лялей же, почти своей землячкой, он держался и вовсе, как он говорил, «по-свойски»— оказывал ей мелкие услуги, оберегал ее отдых и вообще всячески опекал ее.

— Садись, пообедаешь со мной, Шентала. Одной скучно.

— Сама кушай. А я возле тебя посижу.

— Нет, так не годится, Катайкин. Хочешь, я тебе для аппетита свои сто граммов отдам? Я нх всегда кому-нибудь отдаю.

— И правильно, девушкам пить вредно, — глубокомысленно рассудил Катайкин. — А мужчинам, ежели немного, на пользу. Здорово подмораживает.

Рассмеявшись, Ляля вылила водку из фляги в жестяную кружку и пододвинула Катайкину. Потом, достав с полки второй котелок, отлила туда супу.

— Разве немного… я сыт, Ляля, — будто лишь для приличия согласился любивший поесть Катайкин.

— Да ты не стесняйся. Ширяев мне тут чуть не пять порций оставил.

— Ширяев, он хороший человек, — одобрил ездовой.

— Очень, — серьезно ответила Ляля.

Катайкин ел истово, бережно подбирая хлебные крошки. Его и без того красное лицо раскраснелось еще больше, на лбу выступили капельки пота.

— Сегодня ездил в ДОП, — сообщил он. — По пути, куда ни посмотрю, танки, орудия — не перечесть. Наверно, новые части прибывают.

— Я тоже обратила внимание, — кивнула Ляля.