Орлята

Шумилин немного посвежел и, кажется, стал чуть полнее. Из писем Галим знал, что он одновременно является парторгом подразделения. В душе Галим был рад, что его помощником будет такой обстрелянный, боевой воин, как Шумилин.

Командир первого отделения старший сержант Федот Прокофьев, широкоплечий, белобровый, оставил у Урманова смутное, неясное впечатление. Таких людей трудно оценить с первого взгляда. Он сказал, что работал до армии в Сибири старателем.

Красноармеец Петр Ликеев, смотревший чуть исподлобья, показался Урманову живым и ловким. Узнав, что он карел и хорошо знает по-фински, Галим подумал: «В разведке такие ребята полезны».

Самым молодым и самым «ученым» среди разведчиков был младший сержант Сака Касаткин, понравившийся Галиму сразу.

— Наш агитатор и редактор, — представил его Осадчий, — студент.

Сорокалетний рыжеусый ефрейтор Степан Дудин был очень тихим человеком. У этого деревенского гончара, исконного жителя Карелии, вся семья осталась в руках белофиннов.

«Ему бы, пожалуй, в обозе хорошо служить», — подумал Галим.

О ефрейторе Галяви Джаббарове Осадчий отозвался с неожиданной улыбкой:

— Это наш политик и дипломат.

На вопрос Урманова, откуда он родом, Джаббаров ответил с гордостью:

— Из самого передового колхоза Татарстана. Бригадир полеводческой бригады. А вы не узнаете меня, товарищ лейтенант?

Галим внимательно посмотрел на него, но так и не мог вспомнить, где же он видел это смуглое лицо с лукавыми, смеющимися глазами.

— Заполярье помните?

— Заполярье?.. А-а… вспомнил. — И сразу у Галима возникло перед глазами Петсамское шоссе и боец, который кормил своего навьюченного коня из каски и пел песню, а потом рассказал притчу о портном и волке. — Так ты тот самый Галяви Джаббаров? — удивился Урманов. — Из ездовых в разведчики? И как изменился! Прямо помолодел как будто!

— Время такое, товарищ лейтенант. Нынче уже сорок четвертый год!

Замыкающим в строю был красноармеец Гречуха. Урманов подумал, что это совсем молодой человек, но приблизившись, увидел около глаз мелкие морщинки. На вопрос, кем был до войны, тот ответил коротко:

— Тамбовский колхозник.

Верещагин терпеливо ждал, когда Урманов освободится. Наконец Галим подошел к нему. Они спустились к озеру за землянками и легли на блеклый мягкий мох.

Опершись на локоть, Верещагин отгонял веткой вереска тучи звеневших над головой комаров.

Прежде чем рассказать что-либо о себе, Урманов спросил, почему же он не видит Ломидзе.

— Скоро сломя голову прибежит. Наверное, еще не знает, — сказал Верещагин. — Их землянка в стороне. Он у нас радистом стал, курсы окончил.

— Он ведь и на корабле этим интересовался.

— И до службы по этой линии работал. В общем, мастер из него получится. Ну ладно. Сам увидишь. Ты скажи, из моряков никого не встречал?

— Знакомых не встречал. Правда, слышал, поговаривают, есть приказ о возвращении моряков на корабли. Но какие же мы с тобой моряки?

— Да, теперь мы сыновья «царицы полей». Эх, а я ие прочь бы подышать морским воздухом! — Верещагин закрыл глаза ладонью, лег на спину. И так лежал некоторое время, не шевелясь, с плотно зажмуренными глазами. — Получил я письмо от Краснова и Шалденко. Все утешают и обнадеживают, — сказал он, помолчав.

Вдруг Верещагин улыбнулся:

— А как твоя девушка?

— В последнем письме писала, что вышла из госпиталя. А нового адреса пока не прислала, — сказал Урманов полушутливым тоном. Но Верещагин отнесся к этому серьезно.

— Хорошо, когда есть кто-нибудь, с кем можно разделить свои мысли. А я теперь, брат, совсем один…

— Никакой весточки?

— Оттуда, братец мой, вести не приходят.

После того как Новороссийск был очищен от немцев, Верещагин получил известие, что из его семьи никого не осталось в живых.

— А почему ты скрыл от меня, что получил офицерское звание? Давно это произошло? — переменил Урманов разговор.

— Да неужели не написал? — искренне удивился Верещагин, — Дали после Новгорода. Я командовал там ротой… Выли дела.

— Ну-, а здесь как?

— Здесь пока тихо, по скоро поднимется шторм. Это сегодня что-то вроде праздника, а так все время на заданиях. Я износил четыре гимнастерки, ползая на животе. Кстати, ты не знаешь такого — Ильяса Акбулатова?

— Ильяса Акбулатова? Откуда?

— Из Казани. Он все время про тебя спрашивал.

— Среднего роста, широкоплечий… дотошный такой?..

— Точно.

Лицо Галима прояснилось.

— Знаю. Где же он?

— Сейчас в доме отдыха. Вернется через два дня.

— Давно он у нас?

— Прибыл с пополнением, когда из нашей бригады создавали дивизию.

На тропинке показался красноармеец.

— Товарищ лейтенант, — обратился он к Урманову, — вас старший лейтенант вызывает.

— Сейчас приду.

Галим встал и заправил гимнастерку. Поднялся и Верещагин. Они пошли по тропинке.

— Если будем ночевать «дома», устроим небольшую вечеринку? — предложил Верещагин.

Кивнув в знак согласия головой, Галим приоткрыл дверь землянки и попросил разрешения войти.

— Входите, — ответил мягкий голос старшего лейтенанта.