Орлята

Наиль читал это простое, бесхитростное письмо на колхозном бланке. Колхозники благодарили его за хорошее описание подвига их земляка и обещали самоотверженно трудиться для фронта на колхозном поле.

— Скорее поправляйтесь, товарищ военный корреспондент, — сказал Тимофеич, прощаясь, — Ваше слово нужно для победы так же, как снаряды и патроны. Своим словом вы можете, товарищ корреспондент, воскресить и погибших дорогих нам героев, показать их в подвиге, чтобы дети и внуки наши доподлинно знали, как те герои сражались за их счастье, и брали бы пример.

После ухода Тимофеича Наиль достал из-под подушки письмо Хаджар и вновь — в который раз! — перечитал его, уже под впечатлением разговора с пожилым солдатом из «редута бессмертных», и оно прозвучало неожиданно по-новому.

«…Отдать им свое сердце…» Да, Да! Оживить силою любви и таланта образ любимой Хаджар, ее славных друзей, написать со всем жаром книгу о героической, выпестованной партией большевиков молодежи, о ее мечтах, о ее неиссякаемой преданности родине…

И Наиль понял, что сделает непростительное преступление перед своей совестью, перед светлой памятью Хаджар, перед своим народом, если и дальше, предавшись своему безысходному горю, останется в этом душевном оцепенении и не возьмется за дело. Уже с новым чувством вспомнил он хорошие, умные строки поэта:

В этой жизни
                помереть не трудно.
Сделать жизнь
                значительно трудней.

Да, сделать жизнь значительно трудней. Но ради прекрасного дела можно все перебороть, свершить возможное и невозможное. Жить во имя победы жизни над смертью!

Теперь Наилю было стыдно за себя. Хаджар ушла из жизни, не успев исполнить свою мечту. Но ведь он живет, — значит, должен работать за них обоих. Только так можно стать достойным Хаджар и только так можно оживить ее образ. Да! Он понял это! Целуя карточку Хаджар — ту самую карточку с белой розой, о которой вспомнил Хафиз Гайнуллин, прощаясь с мертвой Хаджар, — он дал себе клятву, что сделает именно так, как подсказывает совесть.

В тот день Наиль как бы пробудился от тяжелой спячки. Теперь он писал много, с увлечением.

Наиль пролежал в подмосковном госпитале месяцев шесть. Отсюда он попал в резерв Главного политического управления.

Пользуясь свободным временем, Наиль привел в порядок свои фронтовые записи, написал три небольших рассказа и послал их в Казань. Неожиданно для него рассказы напечатали в первом же номере литературнохудожественного журнала. В ответном письме редактор просил новых материалов. Это еще больше подняло настроение Наиля. Как раз в эти дни его вызвали к генералу и предложили поехать корреспондентом татарской газеты на Карельский фронт.

Второго июня 1944 года Наиль выехал в город Беломорск.

Наиль часами не отходил от открытого окна вагона.

А поезд, набирая скорость, мчался по лесному коридору туда, где, Наиль знал, находятся его самые близкие друзья детства — Галим и Мунира. Подумав о них, Наиль не мог не вспомнить Хаджар. И ему показалось — не солнце пригревает его лицо, а тепло ему от поцелуя Хаджар; не ветер касается его щеки — это легкое прикосновение руки любимой. И Наиль чувствовал; где бы он ни был, что бы ни делал, Хаджар всегда будет с ним.

Редакция фронтовой газеты помещалась на окраине Беломорска, в поселке близ девятнадцатого шлюза. В конце Ленинской улицы красноармеец — судя по большой сумке, почтальон — подробно объяснил ему, как можно найти редакцию.

— Идите прямо по этой дороге, товарищ старший лейтенант, — показывал он вдоль дощатой дороги. — По выходе из города слева увидите залив, по правую руку будут пустые кирпичные сараи. За ними, в тупике, увидите зеленый поезд. Это и есть поезд редакции. Но работают они не в поезде, а в поселке, в первых двух домах с краю. Перед их воротами еще стоит такая будочка. Зимой она горела.

Редактор, с суровым лицом и острым взглядом, с тремя звездочками полковника, подробно расспросил Наиля, потом позвонил своему заместителю.

— Татарская редакция помещается в поезде. Явитесь к майору Хабиру.

Заместитель редактора майор Хабир, смешливый человек, любящий шутку, сказал ему:

— Вот это и есть наша резиденция. Один вагон на троих. Четвертым будете вы, как-нибудь разместимся.

После всех вопросов, которые обычно задают друг другу люди, когда знакомятся, Наиль не удержался, чтобы не спросить, где находится дивизия генерала Ильдарского, — там, мол, у него друзья.

— Это лучше знает наш Каюм… Яманкулов, идите сюда!

Из-за плащ-палатки вышел низенький черноволосый младший лейтенант. Все на нем — гимнастерка, брюки-галифе и даже сапоги — топорщилось и казалось не по росту большим.

— Вам генерал Ильдарский нужен? — он вопросительно улыбался своими орехового цвета глазами. — Его дивизия за Свирью, в районе боев. А как фамилия вашего друга?

— Урманов.

— Разведчик?

— Да.

— Знаю я его! Он первый форсировал Свирь. Мне не удалось его увидеть, записал только рассказ начальника политотдела.