Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

А эффект великий. Превзошел даже предположения Трофима Юрьевича. Расступались солдаты, когда Сильвестр заходил в курилку. В столовой заготовители ему выделяли всегда горбушку, а компот наливали в кружку, как он и любил, пожиже. Захоти он, нашлись бы желающие пришивать ему подворотнички и чистить пуговицы. Только он этого не желал. Пока. Считал, что преждевременно. Да и осторожничал. Сам не осознавая глубины чувства, побаивался Ивана Богусловского, хотя тот вроде бы не осуждал его, Лодочникова, действий, и только иногда, уже после очередной сенсационной победы, уличал его в слишком вольном, а то и не совсем точном изложении исторических событий.

«— А видели, как слушали? То-то…»

«— Ты же не эстрадный артист, истину нужно людям нести. Только ее».

«— Истину? Ой ли. Вера рождается не всегда из истины. Более того, в основном не из истины».

«— Не приемлю, — угрюмо бросал Иван Богусловский. — И не одобряю».

Вот это-то «не приемлю» и «не одобряю» сдерживало Сильвестра и, как не удивительно, шло это на пользу его замыслу, ибо (он мог вполне, по молодости и эгоизму, забыть наставления Трофима Юрьевича, распоясаться до бесконтрольности над своими действиями, и тогда это наверняка заметили бы офицеры, а товарищи, теперь уважающие его безоглядно, призадумались бы, а то и вовсе отвернулись. А пока все уважали его. Офицеры, так те частенько о нем говорили. Почти все взводные, в основном замы начальников застав, хотели бы заполучить его себе. Но Абрамов, долго помалкивавший, наконец обрезал, раз и навсегда:

«— Он будет мой. Первый секретарь комсомольского бюро. Политзанятия потянет лучше замполита».

Все знали, что старший лейтенант Абрамов, выигравший поединок с полковником Кокаскеровым, назначается начальником заставы «Сары-Кизяк».

Действительно, Кокаскеров, как и обещал, прислал на Крепостную комиссию, не настраивая ее против новшества, а наставляя детально изучить все плюсы и минусы возникшего новшества. Не одобрила комиссия ни уставного распорядка, не учитывающего плана охраны границы, ни общего подъема, ни вечерней прогулки, ни увлечения строевой в ущерб следопытству, обучению тихой ходьбе и вообще пограничной подготовке — комиссия высказалась против голого перенесения устава внутренней службы на заставу без учета специфики заставских условий. Кокаскеров собрал совещание, и надо же было такому случиться, в тот самый день прибыли в отряд генерал и несколько офицеров из Москвы. Из штаба войск. Отменить бы Кокаскерову совещание, от греха подальше, так нет, решил провести его, ибо считал, что делает дело, поучительное не только в масштабах отряда.

Увы, генерал встал на сторону лейтенанта Абрамова.

«— Ну, позвольте, что плохого — песня на заставе. Вечерняя поверка? Что страшного. Лишний контроль».

«— Боевой расчет есть? Есть, — возразил Кокаскеров. — Зачем еще вьючить вьюки?»

«— Строй сплачивает людей, — продолжал генерал, не принимая возражение начальника отряда. — И потом… Прогулка перед сном. Что может быть полезней для молодого, растущего организма солдата!»

«— После прогулки его ждет не сон, а наряд. Даже устав определяет отдых перед заступлением в караул. А у нас — не склады с бельем. У нас — граница. Не отдохнувший боец…»

«— Позвольте нам самим разобраться! — недовольно одернул Кокаскерова генерал. — Мы назначим свою комиссию. Думаю, опыт лейтенанта может быть полезен всем заставам».

Не одна комиссия побывала на заставе. И все они — высокого ранга. Каждая из них считала своей обязанностью проводить совещания то в отряде, то в округе, и каждый раз на тех совещаниях докладывал свой опыт лейтенант Абрамов. По одному и тому же конспекту, в который каждая комиссия вносила лишь малую толику свежинки. Кокаскеров доказывал на всех совещаниях, каждой комиссии, что застава не есть строевое воинское подразделение мирного времени, что она всегда на передовой, что и распорядок необходим ей именно такой, фронтовой, каждый день свой, отличный от вчерашнего, как отлична ежедневная обстановка на границе; с ним соглашались, его хвалили за принципиальность в отстаивании своих взглядов, но решения принимались всякий раз стереотипные: «Одобрить опыт работы лейтенанта Абрамова и рекомендовать его всем заставам».

Кокаскеров попытался поговорить с другими начальниками отрядов доверительно, в домашней (гостиничной) обстановке, но ответ его удивил, обескуражил и, практически, выбил из седла.

«— Тебе можно права качать, у тебя вон какая поддержка в Москве. А нам каково? Пойди мы против мнения генерала, разжуют и выплюнут…»

Сказал один. Остальные отмолчались. Никто тому, однако, не поперечил. Все, выходит, такого мнения. Вот так вот. Обидно до слез, ибо всегда он, Кокаскеров, рассчитывал только на себя, ни на кого не надеясь. Иван Владленович друг, но не покровитель.

«— Написал бы генералу Богусловскому, пусть вмешается, — тут же посоветовали ему. — Тогда, может, разумное возьмет верх».

«— У него другой круг вопросов, — ответил полковник Кокаскеров подавленно. — И потом… Строптивого коня объезжать должен сам джигит, если он джигит».