Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

А когда Буюклы и Богусловский были отпущены с совещания, субботник перевалил свой пик: старички, пройдясь для плезира по своим и без того ровным станкам вагонными буферами, коим во всех пограничных конюшнях уготована роль трамбовок, уже нежились у сенника, распотрошив для мягкости лежания пару тюков, и потели в своих станках только молодые; но хотя они перекопали железной твердости глину, разровняли ее, а многие уже прошлись легкими деревянными трамбовками, выравнивая профиль станка, впереди у них еще оставалась основная трамбовка, а силенки уже были на пределе. Не то, чтобы, приподняв чугунную тарелку повыше и крякнув, ухнуть ею, — оторвать ее от пола без натуги у многих не получается. Умотали крутые горы щуплотелых пока еще парней.

Буюклы покачал головой и к Ивану:

— Хотел тебе помочь, чтобы побыстрей, но… начинай один. Я сачков расшевелю.

Прошел к сеннику и спросил строго, хотя никак не получалось суровости в его голубоглазом взоре. Грусть, скорее, а не серчание.

— Запамятовали, братцы, как на первом году нас старики оттесняли. Натрамбуетесь еще, говорили, что же выходит: у младших наших товарищей пупки трещат, а нам — разлюли малина?

— Да мы что? Мы хотели. Только Сильвестр говорит: иждивенчество на заставе разводить — вредное дело. Его, говорит, еще на учебном в этом убедил Иван Богусловский. А тот, дескать, знает: сын вон какого генерала.

— А своя голова у вас есть на плечах? А совесть? Как хотите, а я пошел.

— Мы тоже, — поднялись все дружно, но кто-то все же усомнился: — Не заругались бы?

— Стеной встанем за правоту свою, если кто поперечит, — убедительно возразил Буюклы и пошагал к станку Богусловского.

Шумно стало в конюшне. Весело. Один за другим сдавали «общественному глазу» станки «под ключ», а когда дошли до станка Богусловского, Сильвестр не удержался и куснул Ивана:

— Сослуживцу помочь — принцип не позволяет, а принимать помощь, тут — рад-радешенек…

— Не передергивай, — отмахнулся незлобливо Иван. — Не нужно.

Все. Больше ни слова. Смолчал и Сильвестр, вроде бы принявший совет Ивана. Увы, ответ он приберег до комсомольского собрания, которое, как всегда, началось с информации секретаря о проделанной бюро работе.

— Все пункты плана выполнены. Нормально выполнены. Хочу только остановиться на субботнике. Все, что мы намечали, сделано, и можно было бы признать проведенное штабом комсомольской организации мероприятие вполне удовлетворительным, если бы не морально-нравственная сторона дела. На субботнике, ярко проявилась тенденция иждивенчества. И что меня удивило, инициатором этого, как мне показалось, явился комсомолец Богусловский. Почему удивило? Еще на учебном Иван Богусловский утверждал, что иждивенчество в армии вредоносно. На какое-то время он даже убедил меня. Но… Стал подозревать я, что фальшивит он, боится перетрудиться, только о себе заботится, и вот это подозрение подтвердилось. На субботнике. Помощь себе он принял безоговорочно.

Вот так, Иван Богусловский, рядовой комсомолец, получил. Заслуженно. За молчание. За боязнь испортить отношение. За то, что послушал старшего, совет которого явно из прошлого.

«Ничего! Сейчас получишь! — гневался Богусловский. — Первым слово возьму».

Он едва дождался окончания доклада, который на этот раз делал замполит лейтенант Чмыхов. И только смолк призыв докладчика повышать непрестанно бдительность и боеготовность, Богусловский поднял руку.

На трибуну он, правда, прошел неспешно. Уверенный в себе. И начал не сразу с места в карьер, запально, а выдержал минуту-другую, будто собирался с мыслями, хотя первая фраза давно уже была на кончике языка, да и все выступление продумано до мелочи. Собственно говоря, что ему было его продумывать, он просто вернулся памятью что выносил еще на учебном. Добавил лишь новые к тому факты.

Начал с вопроса. Спросил у притихшей ленкомнаты:

— Не кажется ли вам, товарищи комсомольцы, и вам, товарищ лейтенант, что на заставе творится неладное? Мне это кажется. Расскажу, почему. Если позволите, переберу регламент?

— Дать. Дать, — прозвучало несколько голосов, и Иван, не ожидая, пока председательствующий чего доброго примется голосовать, опередил его:

— Спасибо. Я постараюсь быть по-возможности кратким.

Только как сдержать обещание, если нужно, чтобы все поняли, рассказать и про вагонные дела, когда Лодочников подмял лейтенанта Чмыхова, и про подслушанный разговор Сильвестра с Охлябиным, со всеми подробностями (не подумал Иван, как больно хлестнет этим замполита и приобретет в его лице явного недоброжелателя), и объяснить суть спора об иждивенчестве… Время шло, собрание слушало, затаив дыхание, многое воспринимая с удивлением, особенно когда Богусловский разоблачал Лодочникова в тенденциозности и подтасовке фактов на беседах с личным составом, и когда он безбоязненно обвинил Лодочникова в действиях, направленных против монолитности коллектива, особенно припомнив ему разбор на бюро персонального дела комсомольца Буюклы.