Орлиное гнездо

— Я ведь тоже собирался туда, — сказал он Андрею и показал рукой в сторону уходящего парохода. — Только история одна помешала.

И рассказал все как было.

Выслушав Ефима, Андрей сказал, что Федос Лобода работает на том же заводе, где и Андрей. Ефим обрадовался: отдаст ему мешок, объяснит все, чтобы не считали его вором. А там попробует пробраться на какой-нибудь пароход.

— Едем со мной, — предложил Андрей. — Пообедаешь, а там решим, что делать дальше.

Они устроились в кузове, закурили папиросы «гвоздики» — тонкие, жесткие, гаснущие после каждой затяжки. Шофер безуспешно пытался завести закапризничавший мотор. Пользуясь остановкой, Ефим следил за движением судов в бухте. К одному из пароходов подошел красивый корабль с наклонно поставленной желтой трубой и длинным белым бушпритом. Ефим глазам своим не поверил, прочитав название парохода: «Литке». Так вот он каков, этот ледорез! Он спросил Андрея, не собирается ли ледорез «Литке» на Север. Андрей грустно усмехнулся:

— Он теперь у нас водовозом в порту. Нашли головотяпы подходящее дело богатырю, ничего не попишешь.

Ефима огорчила эта новость: после легендарного плавания превратиться в водовозную бочку!..

— Я на нем хотел на остров Врангеля рвануть! — разоткровенничался он.

— Опоздал ты, брат, — выпустив колечко дыма, заметил Андрей. — Был тут один заяц. В день отплытия на Врангеля залез какой-то беспризорник в спасательную шлюпку под брезент. А в море его обнаружили, вернули во Владивосток с попутным пароходом.

У Ефима дрогнуло сердце: значит, сумел кто-то опередить его. Но зависть к счастливцу быстро угасла. Не добрался и он на остров Врангеля. Вернули.

На заводе Андрей сходил с Ефимом в столовую, потом к председателю завкома, договориться насчет жилья. Но свободных мест с общежитии не было, и предзавкома посоветовал устроить Ефима в комсомольской бытовой коммуне. Если, конечно, ребята не будут возражать. Оставив Ефима пока в комитете комсомола, Андрей пошел в цех. После работы, взяв с собой Машеньку, он отправился определять Ефима в комсомольскую коммуну. По дороге рассказал, как Ефим почти месяц бродил с Федосовым мешком.

— Понимаешь, в мешке сало, сухари, одежда. А парень голодный и босиком почти. Ни одного сухаря не взял и сапог не тронул. Видно, хлопец стоящий. Надо ему помочь.

В тесную холодноватую комнату комитета пришли члены бытовой коммуны и просто любопытные. Заявился и Федос за своим мешком.

Увидев отощавшего, оборванного вконец Ефима, Федос растерялся и почувствовал угрызения совести. Он смотрел на обведенные копотью и голодной синевой глаза Ефима и думал, что вот выходит-таки хлопец на правильную дорогу в жизни.

— Перво-наперво одеть надо товарища, — сказала Машенька, и Федос не узнал в ней обычной пересмешницы: говорила она серьезно, по-взрослому.

Федос развязал мешок, достал Сенькины запасные сапоги, смазанные дегтем, и протянул их Ефиму:

— Обуйся. А то рвань на ногах, глядеть невозможно. Страм один.

И, взвалив мешок на плечи, вышел из комнаты.

7

Задолго до конца смены компрессорная неожиданно прекратила подачу воздуха. Пневматическое сверло лениво крутнулось в стальной обшивке катера и остановилось. Семен, разгоряченный работой, чертыхнулся: опять сломалась машинка. Ох и даст же он жару инструментальщикам!

Торопливо отвернул шланг. В его резиновом чреве обычно бушевал стремительный воздушный поток. Невидимой глазу струей он, вырываясь наружу, сметал вокруг стружки, шлак, клочки парусины. Но сейчас со слабым свистом выплеснулись остатки воздуха. Семен понял, что напрасно сердился на ребят из инструментальной.

— Почему воздуху нет? — с нетерпением разохотившегося к работе человека крикнул он.

— Шабаш, — спокойно откликнулся с соседнего катера Шмякин. — Компрессор сломался. Пишем простой.

Семен работал теперь самостоятельно, с подручным. Он страшно гордился этим, старался изо всех сил и — чего уж греха таить — немного важничал.

Он выбрался из катера, сел на пустующий рядом кильблок, отер рукавом вспотевшее лицо.

— Упарился? — с притворным участием поинтересовался Гришка, присаживаясь рядом. — Отдохнем малость. За такой отдых денежки платят. Ты сидишь сложа руки, а зарплата идет. Великое дело — колдоговор.

Гришка достал из кармана завернутый в газету кусок хлеба с салом, из другого кармана извлек яйцо, не спеша облупил его, посыпал крупной серой солью. Подошел и Федос. Увидя, что Гришка расположился с едой, Федос притащил свою клеенчатую сумку, вынул бутылку с молоком, хлеб. Семена мучила жажда от горячей работы, во рту пересохло, есть не хотелось.

Он отказался от еды, скользнул взглядом по Гришкиной руке. Гришка держал голубовато-белое яйцо грязными, заскорузлыми пальцами, сильно сдавив его.

— Черта глаза вылупил? — разозлился Гришка. — Рабочих рук не видал?

И с остервенением отправил яйцо в рот, сокрушительно задвигал челюстями.

Семен отвернулся, не сказав ни слова, стал смотреть на остекленевшую гладь бухты. От вида воды жажда больше усилилась. Но идти в цех он поленился.