Орлиное гнездо

— Все кончилось, — подытожил Кандараки. — Разве такой кофе я пил дома, в Одессе?..

— Был я в твоей Одессе, — махнул рукой Рядовский. — Ехал оттуда на паршивом пароходишке «Иерусалим». Кошмар души! Сколько морей прошел, океанов, чтобы добраться, как Улисс, на родную Итаку — на этот богом проклятый Русский остров. Настоящая Одиссея, ей-богу! И вот опять предстоит путешествие неизвестно куда…

К утру дождь перестал. На ветках уссурийского клена, росшего под окном чайной, не опадая висели капли, словно стеклянные бусы. Море тоже остекленело и было неподвижно.

Со стороны Подножья показался дымок. На пристани зашевелились, загалдели: «Идет! Идет!»

Степкин выскочил из чайной, вглядывался в занавешенную тончайшей кисейчатой дымкой даль. Присмотрелся. Шел американский паровой катерок с крейсера «Сакраменто». Под хищным носом катерка росли пышные белые усы.

Через несколько минут катерок — нарядный, покрашенный белой краской, с латунной, до солнечного блеска надраенной трубой — ошвартовался у пристани, Петр закрепил трос за тумбу и принял трап. С катера сошли американцы — человек десять. Все они были в офицерской пехотной форме: узенькие френчики с куцыми рукавами, штаны, заправленные в голенища высоких — до колен — башмаков на шнурках, широкополые коричневые ковбойские шляпы.

Американцы громко разговаривали, бесцеремонно разглядывали оборванное человеческое стадо, сгрудившееся вокруг потухающих костров. Защелкали фотоаппараты.

Потом американцы зашли в чайную. Офицеры, лежавшие на скамейках и на полу, безразлично смотрели в сторону заокеанских «союзников».

Кандараки угрюмо молчал. После только что услышанного из уст Рядовского хвастливого рассказа о том, как все эти офицеры и часть солдат, что жмутся сейчас возле костров на берегу, вместе с американцами расстреливали на Подножье и на канонерке «Манчжур» несколько дней подряд пленных партизан, политработников, захваченных в облавах коммунистов и комсомольцев, Кандараки била нервная лихорадка. И чтобы утишить озноб, он продолжал резать маньчжурку. Нет, он раздумал. Он никуда не поедет с ними, будь что будет! Придут красные, спросят его, что он делал? Ничего плохого не делал. Но почему ты не работал, как такой труженик Степкин? — спросят. Любил легкий заработок? Ну что ж. Любил, врать не стану. Надо с кем-то посоветоваться. Может, со Степкиным: он знает Кандараки давно. Пусть научит, что делать…

Из тяжелого раздумья грека вывел хрипловатый голос Рядовского:

— Господа, пароход!..

Все кинулись к выходу.

К пристани причаливала «Аркадия».

Пока укрепляли трап, приставляли часовых, чтобы соблюдался порядок при посадке, Степкин вел вполголоса разговор с пароходным матросом.

— Во Владивостоке белых уже нет — смылись подчистую, Японцы сегодня тоже уезжают. А этот пароход — последний. В порту — ни одной целой посудины: все угнали.

— Куда повезете? — спросил Степкин матроса.

— В Гензан, в Корею.

— Там остаться думаешь?

— Кто ж его знает. Дело казенное. Вся команда под дулом работает… Тут, папаша, нет какой хибары спрятаться, пока эта калоша уплывет?

Степкин молчал. Черт его знает, что за тип. Может, провокатор?

— Нет, братишка, не знаю я такого места.

— Я знаю, — услышал Петр приглушенный голос за спиной. Склонившись к уху матроса, Кандараки шептал. — Видишь чайную? Иди туда. За домом — сарай. Залезай, сиди, не дыши. Никто не увидит — смотри, что сейчас здесь будет. — И громко, во весь голос спросил: — Господин капитан, это что, последний пароход?

Капитан молча кивнул головой.

— Братцы, последний пароход. Да-а-вай!!

Человеческая серая лавина, ощерившаяся штыками, устремилась к трапу. В центре ее вертело, как щепку, капитана Рядовского.

Пользуясь суматохой, матрос с «Аркадии» скрылся.

Мимо Поспеловского маяка прошел сидящий по самую грузовую марку последний транспорт с японскими солдатами. Следом за ним, как бы боясь отстать, спешила зловещая канонерка «Манчжур», ставшая в последние дни интервенции плавучим застенком белогвардейской контрразведки. А мимо раздвоенной скалы Ослиные Уши шел к корейским берегам обшарпанный, видавший виды пароход «Аркадия».

К Степкину — доброму другу всех мальчишек Русского острова — подошел Сергей Изместьев. Степкин часто бывал у Изместьевых. Матрос, служивший когда-то вместе со старым штурманом, любил вместе с ним рыбачить, ходить по грибы. А Сережа дружил с ребятишками Степкина.

— Гляди, Сергун, запоминай. Полезная картинка для понимания жизни, — сказал Степкин и, многозначительно подмигнув, спросил: — А ваши чего ж не бегут?

Сергей ответил, что дед никуда не собирается, потому что ему бояться некого.

— Правильный старик! Это верно, — одобрительно отозвался Степкин, и эта похвала из уст молчаливого и строгого человека, показалась Сергею очень важной и значительной.

Сергей стоял на пристани, рядом со Степкиным, и смотрел на воду. Она была прозрачна и спокойна. И только там, где недавно был причален пароход, плавал мусор и шлак.