Орлиное сердце

Так сидели они ночью вдвоем, мечтая о будущем… Холодной начищенной медью поблескивал месяц, маленькими свечками мерцали звезды. Сияние месяца отражалось в реке, и казалось, что на воде зацвела большая золотая лилия с длинным светлым корнем, который вырастал с самого дна реки. Вокруг в хатах не было видно ни огонька: не по карману крепостному освещение, да и сидеть вечерами некогда — с рассветом ожидает панская работа.

Кругом темно и тихо. Вся природа погрузилась в сон. Не спят только два влюбленных сердца, чистые, словно степные источнику, и светлые, словно раннее солнышко. И хотя жизнь вокруг тоже темная, как вот эта ночь, эти сердца все же горят своей радостью и живут надеждой.

Наталка прижимается к Петру, дотрагивается рукой до медалей и крестов на его груди. Они холодные и мокрые то ли от ночной росы, то ли от Наталкиных слез. Девушка перебирает их пальцами и задумывается.

— Петрику, — обращается она к своему любимому. — А за что тебе дали эти кресты и медали?

— Это долго рассказывать, — неохотно говорит матрос.

— А ты расскажи… Хотя немножко. Люди разное передают, а сам ты никогда не рассказывал. Ну хотя бы вот этот первый крестик… — Наталка коснулась указательным пальцем Георгиевского креста.

Петр вздохнул.

— Это еще на «Иегудииле» заслужил, — ответил коротко и умолк.

— А что это — «Гудиил»?

— Наш линейный корабль так назывался — «Иегудиил», — уже охотнее объяснил матрос, — Большая посудина была. Я на нем несколько лет плавал… В тридцатом флотском экипаже комендором был.

— Кем был?

— Комендором. Бомбардиром, значит, артиллеристом! Так назывался тот, кто из корабельных пушек стреляет, — уже совсем оживился Петр. — Когда на Севастополь начали наступать чужеземные войска, мы стояли на боевой позиции против Южной бухты. Приказ нам был такой: поддержать корабельными пушками наши бастионы…

Петр весь отдался воспоминаниям. Возле Наталки сидел уже не застенчивый парубок, который боялся обнять девушку и сказать ей о своей любви… Нет, это был бесстрашный севастопольский воин. Наталка слушала рассказ, и перед ней вставали героические грозные картины…

Бьют французские мортиры по русским ложементам [3]. Словно молнии летят вражеские бомбы, падают, шипят, разрываются, осыпая раскаленным металлом русских воинов. Наши пушки посылают в ответ свои бомбы. Вокруг гул, дым, стоны, крики… Уже умолкла одна русская батарея. Вышла из строя другая. Из английских укреплений поднимаются солдаты и все быстрее, быстрее движутся на защитников Севастополя. Градом пуль осыпают русские воины врага. Падает опаленное английское знамя, но его подхватывают другие.

— Огонь! — кричит на «Иегудииле» командир экипажа.

Петр Кошка, лучший комендор корабля, точно стреляет по врагу. С грозным смертоносным громом рвутся ядра в самой гуще наступающих англичан. Не переставая палят корабельные пушки. Разбитые в щепки, английские укрепления разлетаются в стороны. Но уже и по «Иегудиилу» бьет вражеская эскадра, рвутся на палубе бомбы. Вокруг волнуется, кипит от взрывов грозное холодное море… Падают матросы. А комендор Петр Кошка будто заколдован от этих бомб. Среди адского огня и дыма, не склоняясь перед осколками, он стреляет уже не из одной, а из трех пушек, заменив своих раненых товарищей.

Не выдержала вражеская лавина, повернула назад, устилая поле телами убитых и раненых.

Утихли пушки. Командир экипажа, с перевязанной головой, в обожженном огнем мундире, кричит:

— Молодцы, братцы-матросы! Ура смелому комендору Кошке!

На другой день сам адмирал Корнилов нацепил Георгия на грудь отважного матроса…

Затаив дыхание, слушала Наталка. Сердце ее лихорадочно стучало, и она приложила к груди руку, чтобы успокоить его. «Боже, боже, каким же это нужно быть человеком, чтобы не сгореть в страшном аду, чтобы так лихо биться с теми чужеземцами!» — взволнованно подумала девушка.

— А вот этот крестик за что? — осторожно показала она на второго Георгия.

Петр задумчиво улыбнулся. Незаметно для себя он снова перенесся туда, в гром боев.

…Призывно и тревожно трещат на третьем бастионе барабаны. Впереди широкоплечий офицер, подняв над головой шпагу, заглушая барабанный гул, кричит изо всей силы:

— За мной, братцы! Ура!

Матросы, разгневанные, грозные, с ружьями наперевес, бегут и бегут за командиром. Впереди широкая, ровная, вся в полевых цветах равнина. Над нею дрожит горячий, прозрачный воздух. Неудержимо движутся ряды зуавов. Петр хорошо видит их сине-красные мундиры, высокие шапки… Матросы уже спустились в долину, густо поросшую белыми ромашками и красными маками, и кажется, что они бегут по колено в кровавой пене.