Орлиный услышишь там крик...

Мы летели из Норильска в Москву северной трассой. Это было в 1958 году. Раньше самолеты шли от Норильска на юг до Красноярска, а оттуда на запад, делая огромный крюк. Но нашлась смелая голова. Разрешили Чупурову лететь через Обскую губу, Печору, Сыктывкар, везти детей норильчан, перенесших долгую полярную ночь, в Артек, к теплому морю. Не тормошить же их на перекладных!

По трассам летать хорошо. Чуть сбился с пути — запроси по радио, и самолет запеленгуют, определят и местонахождение, и курс, и высоту. Здесь же радиостанций тогда было мало. Громоздкую транспортную машину в объятиях высотных ветров и магнитных склонений носило, как легкое перышко. Каждую минуту происходили изменения этих влияющих на полет сил, и нашему штурману нужно было при помощи множества приборов, сложных вычислений получить единственный результат — верный курс. Но далеко не все приборы показывали истинное состояние самолета в полете. Собственная скорость, например, зависела от воздушной обстановки, которая постоянно изменялась и требовала новых и новых поправок на курс.

Мы летели над тундрой, голой и бесполезной в своей бесконечности. Неяркое солнце, зацепившись за край земли, бросало скользящие лучи на снег. Каждая ветка морошки или карлика-березы бросала жидкую, но длинную синюю тень. Винты, слившись в радужный круг, врезались в воздух и, казалось, чуть вздрагивали, встряхивая окоченевший от холода самолет.

Как нахохлившиеся воробьи, сидели в пассажирской кабине маленькие норильчане — в шубках, унтиках, мохнатых шапках, до глаз обмотанные пуховыми платками. Они были бледны и серьезны. Может быть, их подавляла непривычность обстановки или все они играли про себя в летчиков, неподвижно застывших за штурвалами.

— Ну и детский сад, — покачал головой Чупуров, — на войне я к партизанам летал, возвращался с ранеными, здесь по зимовкам дрова развозили и всякую всячину, а вот с детишками в первый раз лечу…

— Да вам-то не все равно?

Чупуров недовольно скосил выцветшие, без ресниц глаза:

— Не все равно, друг любезный. Детишки — это, так сказать, не дрова…

— А что вас беспокоит? — спросил я и смутился от глупого вопроса — мало ли что могло беспокоить пилота: трасса незнакомая — раз, безлюдье — два, прохлада в самолете — три.

Но Чупуров думал только о том, что его больше всего тревожило.

— Фронт… Вот что беспокоит, — жестко произнес он и взял у второго пилота штурвал.

В метеорологии фронтами называют границу воздушных масс — холодных и теплых. Холодные — это те, что холоднее земной поверхности, теплые — наоборот. У Обской губы полярный гость — северный ветер — испортил погоду, взбаламутил воздушные потоки. Нашему самолету он грозил тяжелой болтанкой, туманами и, самое неприятное, обледенением…

Ни один вид транспорта так не зависит от погоды, как авиационный. Обледенения и шквалы, грозы и турбулентные потоки подстерегают самолет. В далеком небе эти воздушные чудовища свирепы и коварны. Немало катастроф знала авиация в прошлом, когда самолеты с ненадежными, слабенькими моторами оказывались беззащитными перед лицом этих стихий.

Реактивные самолеты способствовали появлению мнения, что авиация наконец покончила с основным своим врагом — обледенением.

Но вдруг по всему миру прокатилась волна тяжелых авиационных катастроф.

Разбивались новейшие самолеты. Мощный американский лайнер Боинг-707 попал в зону обледенения. Пилоты даже не подумали об угрозе. Включив антиобледенители, они мирно попыхивали сигаретами, выбираясь из облачности. Вдруг самолет резко накренился и врезался и землю.

Нечто похожее случалось и с другими машинами. Комиссии по-разному объясняли причины их гибели. Одни обнаруживали покалеченные лопатки компрессора двигателя, другие — отказавший приемник воздушного давления, основной части указателя скорости. Наиболее проницательные специалисты не могли не обратить внимание на тот факт, что самолеты падали, как правило, не с привычных заоблачных трасс, а с малых высот — из туманов и облаков. Значит, опять все тот же лед оставался врагом авиации…

Так вместе с обломками машин было похоронено утвердившееся мнение о том, что с развитием реактивной авиации проблема обледенения отошла на второй план.

На тяжелый самолет весом шестьдесят — восемьдесят тонн лишняя тысяча килограммов не оказала бы особого влияния, если бы лед не образовывался там, где он наиболее опасен — на носке крыльев, стабилизаторе, двигателях. Создавая опасные завихрения, лед нарушает динамику скоростного полета и бросает самолет на землю.

Конечно, обледенеть самолет может только на малых высотах, обычно в слоистых, слоисто-кучевых облаках. Но когда он пробивает облачность, от скорости фюзеляж и плоскости нагреваются, происходит так называемый кинетический нагрев. Лед нарастает так быстро, что иногда самолет не успевает выбраться из переохлажденных облаков. Машина теряет подъемную силу, сваливается в штопор.

Вот чего и боялся Чупуров, когда мы подлетали к полярному Уралу.