Орлица Кавказа

Но если заглянуть ей в душу — она была отнюдь не так безмятежна, как это могло бы представиться постороннему наблюдателю. Более того, в душе княгини бушевала буря, отголоски которой никак не прорывались наружу, столь хорошо умела владеть собой истинная аристократка.

Вся жизнь проходила в эти минуты перед ее внутренним взором, и эта жизнь не могла принести ей ни чувства удовлетворения, ни радости.

«Поразительно, какое присутствие духа у этой дикарки, „кавказской орлицы“, — думала она, — вот уж, казалось бы — мне, наследнице десятого поколения дворян, привыкших к борьбе и чередованию взлетов, падений — мне хочется рыдать в голос от тех бед, которые сделали столь тяжелыми и трудными последние месяцы пребывания здесь, в предгорьях Кавказа. А это — подумать только… Каждый, кто повидал ее, только и твердит, как сильна духом эта черная пантера, как горят ненавистью и жаждой победы ее огненные очи… Учитесь, княгиня Клавдия Петровна! Все в ваших руках. Или вы вернете себе супруга, а царю — боевого генерала, или игра проиграна».

Щеки княгини стали пунцовыми, от чего она показалась князю еще прекраснее. Губернатор, не отрывая глаз, смотрел на жену. Что с ней происходит?

Борьба чувств отразилась на ее лице. Огонь его вдруг померк, движения стали резкими и деловыми — и перед генералом уже стояла не влюбленная женщина, а трезвый и умный политик.

— Вот что, — сказала она. — Я вам не дам эту папку, дорогой мой.

И она действительно взяла папку со стола.

— Что вы задумали, милая? — удивился генерал.

— Еще не знаю, — ответила ему верная супруга. — Может, спрячу эту папку до лучших времен. А может, просто сожгу ее.

— Как?!

— Брошу в печь, — пояснила она спокойно.

— Но печи не топлены, — только и нашелся сказать губернатор.

— Это не беда. Велю — затопят. Губернатор совсем растерялся.

— Послушайте, дорогая, — начал он.

— И слушать ничего не желаю.

— Но хоть объяснитесь…

— Изволь, мой друг. Ничего умного тебе здесь не насоветуют, — Клавдия Петровна отстранила от себя папку и оглядела ее брезгливо. — Здесь только глупые указания, не относящиеся к делу и не менее глупые запросы, от которых никому не будет прока. Хватит, дорогой. В такие минуты надо жить своим умом и не оглядываться на далеких нянек и дядюшек. Победителей не судят! А проигравшему и самые обстоятельные ответы на запросы любой канцелярии не помогут. Так что — сжечь!

Генерал залюбовался женой.

— Княгиня, вы, как всегда, неподражаемы…

— И вы тоже, — ответила ему супруга сквозь зубы.

Всю эту ночь губернаторская чета не спала. В обеих спальнях до утра горел свет, и каждый с облегчением встретил зарю в своей опостылевшей постели.

А заря над Зангезуром встает такая, что, наверное, нигде больше на свете подобной не увидеть!

Глава шестьдесят девятая

Так или иначе, решительный миг схватки неминуемо приближался. И то сказать — если караван должен месяцами или годами укрываться за стенами — что от него проку? В таком случае, даже лучше, если он погибнет, говаривали наши предки, а они в таких делах толк знали.

Конечно, знал эту мудрость и Гачаг Наби. А потому вынужденное безделье его особенно тяготило. Да и кроме того, сколько друзей ты ни имей, сколько убежищ себе ни устраивай — не усидишь долго в норе, как лиса, обложенная собаками. Кроме того, нужно признать — не мужское это дело — без конца прятаться.

Вот если бы хоть изредка беспокоить врага дерзкими вылазками — налететь, изрубить, спалить, разогнать — потом снова можно исчезнуть на какое-то время.

Поэтому Ало-оглы серьезно и неотрывно готовился к скорым сражениям. Он был уверен, что их час не за горами. Необходимо сойтись грудь грудью — и победить во что бы то ни стало. Победить, вызволить из каземата кавказскую орлицу и скрыться, запутывая следы, загонять врага, измотать его бесконечными погонями и тревогами, а потом снова нанести удар — и снова скрыться.

Можно ли при этом рассчитывать на полную победу? А что такое — полная? Пролить кровь двурушников-беков, отнять покой у казаков, сохранить власть над простым людом по всему Зангезуру — более полное торжество трудно ' себе представить.

Обо всем этом Гачаг Наби любил разговаривать со своими сподвижниками.

— Нужно так ударить врага по голове, чтобы он обмер с вытаращенными глазами! — повторял он. — Пусть займется тем, что бинтует свои раны и не лезет больше в чужие дела. Пусть этот важный генерал из Гянджи либо уберется отсюда навсегда, либо до конца своих дней разъезжает по Гёрусу в фаэтонах с бубенцами, любуясь на свою златовласую жену в нухинском шелковом платке… Но тогда я не знаю, за что ему царь деньги платит. Хотя — это не наше дело.

Я должен бросить губернатору вызов! Пусть он его примет I — а не захочет, втопчет в грязь свою мужскую гордость, опозорится перед своей красавицей женой — значит, так тому и быть.