Ороборо: Арлекин (СИ)

Чанёль послушно зашёл в ресторан, позволил умыть себя тёплой водой и принялся вытирать руки бумажным полотенцем, потом отыскал мать в одной из отдельных кабинок. Она сидела за низким столиком и расставляла тарелки и миски с едой.

— Садись.

Чанёль тихо опустился на подушки и взял палочки. Мать позволила ему в тишине съесть половину порции салата из осьминогов, только тогда завела речь о деле.

— Что он отощал, что ты. Смотреть противно.

— Мама…

— Я говорила с ним. Вчера. Теперь хочу тебя послушать.

— Э… О чём же мне говорить?

— О нём. Или о себе. Или о вас обоих? И как так вышло?

— Не знаю. — Чанёль отодвинул тарелку.

— Я про то, что ты вдруг с ним. Он же недавно приехал, да? Когда же ты успел? Или это было на спор?

— Какой ещё спор? Я же не студент больше, а взрослые люди спорят на более умные вещи.

— Уж конечно. Так как тебя так угораздило?

Чанёль виновато повертел в руке палочки для еды, отложил их и с трудом проговорил:

— Просто увидел его… и всё. А он ещё улыбался мне. Ты видела его улыбку, знаешь. — Чанёль поправил ворот свитера и прикрыл глаза. — Он сказал, что я красивый. Остальное… как-то само по себе вышло.

Когда мать громко всхлипнула, Чанёль убито понурился. Она торопливо вытерла глаза и придвинула ему чашку с чаем.

— Совсем меня не бережёшь, обормот. И себя тоже. Ты любишь его?

— Что? Я… — Чанёль растерянно смотрел на чаинки в подкрашенной воде и не знал, что сказать.

— Посмотри на себя только… — Мать снова всхлипнула и прижала к глазам салфетку. — Бледный весь, днями под окнами топчешься, как потерянный щенок. И только и делал, что смотрел на него. Знаешь, что он мне сказал?

— Просил что-то передать? — вскинулся и оживился невольно Чанёль.

— Господи… — Мать всплеснула руками и разрыдалась. Чанёль пересел к ней, обнял и принялся гладить по голове и плечам, глупо уговаривая не плакать, говорил, что всё хорошо. Говорил и сам себе не верил. Какое уж тут «хорошо»? Ему бы ненавидеть Чонина за это — появился и перевернул всё с ног на голову, но не получалось. Оба виноваты, как ни крути.

Мать немного успокоилась, вытерла лицо салфеткой и помотала головой.

— Ничего он тебе не передавал. Он ко мне приходил. И говорил только со мной. Он так сказал мне, мол, госпожа Пак, вы мать Чанёля, поэтому должны меня понять лучше, чем кто-либо ещё. Потому что вы любите его. И потому что я тоже его люблю. Наглец эдакий, — мать вздохнула. — Попросил прощения за то, что сделал. Дескать, это было глупо и по-детски, но он считал, что я имею право знать и не жить во лжи. Сказал, что не нужно прогонять тебя из-за него. Лучше прогнать только его, а ты ни в чём не виноват. Попросил помириться с тобой и обещал, что больше не будет крутиться рядом с тобой. И что же теперь с вами делать, а? Как теперь быть? Отец сердится, Юра все глаза выплакала, скучает. И ты тут ещё… А такие солнечные были, когда приезжали. И теперь вот… Сынок, ты любишь его или нет? Если блажь такая, то так и скажи. Но если… если нет, то…

— То что тогда? — упавшим голосом уточнил Чанёль. Потому что не блажь. Потому что… Чонин его любит, оказывается. Козёл. Хоть бы раз прямым текстом сказал, а не разворачивался с гордым видом и не сбегал, оставляя Чанёля в прострации с кучей намёков в стиле «догадайся сам». Ну, то есть, наверное, догадаться можно было, но Чанёль никогда не называл себя гением, чтобы с лёгкостью щёлкать такие шарады. И вообще, влюблённые люди всегда тормозят — это нормально.

— То… — мать опять вздохнула, — и такое бывает, что уж теперь.

— Что?! — опешил Чанёль от неожиданности ответа. — И ты не будешь против, если я… мы… ну то есть…

— Я не хочу видеть, как ты мучаешься. И не хочу видеть, как мучается он. Всё это время вы были безупречны, никому плохо из-за вас не было. Почему я должна быть против? Я хотела бы другого для тебя, но ты же моя кровиночка. Как я могу желать тебе несчастья? Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я хоть когда-нибудь оставляла тебя одного? Разве это не я всегда тебя поддерживала? И когда ты в полицию пошёл, скандал какой был, помнишь? Разве я тебя не поддержала? Ну что ж ты дурной такой? И врал мне ещё. Смотрел в глаза и врал…

Мать опять разрыдалась, и Чанёль снова успокаивал её, извинялся и уговаривал не плакать. Впрочем, худшее уже осталось позади — он знал, что мать против не будет. Это — самое важное.

Этот вечер был самым длинным в жизни Чанёля. По просьбе матери он рассказывал о Чонине. Она то улыбалась и гладила его по щеке, то снова начинала плакать и причитать, но не из-за Чонина, а из-за скрытности сына. Говорила, что они так много потеряли времени, и постоянно требовала объяснить причину такого недоверия со стороны Чанёля.

— Понимаешь… — Чанёль повертел в руках палочки и положил их на стол. — Ты знаешь, я так часто влюбляюсь. И это быстро проходит. Я всё время боюсь, что вдруг это… Вдруг я снова…

— Обычно как это бывает? Как долго?

Чанёль задумался, вспоминая.

— По-моему, дольше месяца ни разу не было.

— Сейчас дольше?

— Ну…

— И хоть раз ты таким убитым был?

— Нет, но…