Затем нашим глазам предстали новые унижения военнопленных. Так, другому офицеру СС, крупному мускулистому мужчине, было приказано раздеться до пояса и показать группу крови, вытатуированную у него под мышкой. Еще одного пленного заставили рассказать, как он лгал, пытаясь утаить свое членство в СС и выдавая себя за обычного солдата вермахта. Во время этих сцен я задавался вопросом, получает ли наш проводник удовольствие от своей новообретенной власти. В конечном итоге я пришел к выводу, что на самом деле ему это не нравилось и он (подобно посетителю борделя, юноше, пробующему первую сигару, или туристу в картинной галерее) лишь
Абсурдно обвинять немецкого или австрийского еврея в том, что он решил таким образом поквитаться с нацистами. Одному богу известно, какие счеты этот человек вознамерился свести с ними. Возможно, вся его семья была убита. В конце концов, даже беспричинный пинок – это мелочь по сравнению с теми бесчинствами, которые творил гитлеровский режим. Однако благодаря сцене, свидетелем которой я стал (как и многого другого, что мне довелось увидеть в Германии), мне удалось осознать, что идея мести и наказания – это детский каприз. Собственно говоря, такой вещи, как месть, не существует в реальности. Месть – это действие, которое вы жаждете совершить, будучи бессильными и потому что вы бессильны. Но как только ощущение бессилия исчезает, пропадает и желание мстить.
Пожалуй, любой из нас в 1940 году был бы на седьмом небе при мысли о том, что увидит, как офицеров СС унижают на наших глазах. Но когда это становится возможным, зрелище получается жалким и отвратительным. Говорят, когда труп Муссолини был выставлен на всеобщее обозрение, какая-то пожилая женщина выхватила револьвер и пять раз выстрелила в него, воскликнув: «Это за моих пятерых сыновей!» Именно такую историю поведали газеты своим читателям, хотя, возможно, все это и произошло на самом деле. Интересно, получила ли она удовлетворение от этих пяти выстрелов, о которых, несомненно, мечтала много лет? Стоит учесть, что для того, чтобы у нее появилась возможность приблизиться к Муссолини и выстрелить в него, он должен был стать трупом.
Широкая общественность Великобритании в ответе за чудовищное мирное урегулирование, которое сейчас навязывается Германии, из-за ее неспособности предвидеть, что наказание врага не способно принести удовлетворения. Мы смирились с такими преступлениями, как изгнание немцев из Восточной Пруссии (преступлениями, которые в ряде случаев мы были не в силах предотвратить, но против которых могли бы, по крайней мере, протестовать), поскольку немцы разгневали и напугали нас. Поэтому мы были уверены, что при их низложении нам не следует испытывать к ним жалости. Мы упорствуем в этом заблуждении или же негласно поддерживаем других в этом упорстве из-за смутного ощущения, что, решив наказать Германию, обязаны это сделать. На самом деле в Великобритании осталось мало жгучей ненависти к этой стране. Насколько я понимаю, еще реже ее можно встретить в войсках, оккупирующих поверженную Германию. Только те немногочисленные садисты, которые подпитывают свою жестокость из того или иного источника, проявляют живой интерес к выслеживанию военных преступников и коллаборантов. Если спросить обычного человека, в каком преступлении Геринг, Риббентроп и остальные нацисты будут обвинены на суде, он вряд ли сможет вам ответить. В силу тех или иных причин наказание этих монстров каким-то образом перестало казаться привлекательным, едва оно стало возможным. Оказавшись за решеткой, они каким-то необъяснимым образом перестали выглядеть чудовищами.