Оруэлл: Новая жизнь

Есть также вопрос о самом Оруэлле и его роли в происходящем. Хотя в романе он присутствует повсюду, вплоть до описания полицейской камеры, в которой Гордон приходит в ужас - некоторые детали взяты из эссе 1931 года "Клинч", - Гордон категорически не Оруэлл, так же как книжный магазин мистера Маккини - лишь карикатура на "Уголок книголюбов". В конце концов, определяющим признаком Гордона является его безрукость. Кроме Равелстона, Розмари и его сестры Джулии, которая безрадостно трудится в чайном магазине и чья главная функция - одалживать ему деньги, он одинок в мире. Его профессиональная жизнь кажется такой же ограниченной, только Антихрист постоянно печатает его стихи. Напротив, Оруэлл, который трудился над этими сценами одиночества и изоляции, быстро расширял свой круг общения. Что касается "Primrose Quarterly" и его политики печатания стихов только от "ребят, с которыми мы учились в Кембридже", можно отметить, что на этом этапе карьеры Оруэлла его собственные произведения принимал один старый Итонец (Рис) и он только что установил контакт со вторым (Коннолли), который был счастлив разглашать авторитет своего старого школьного друга в литературном Лондоне. Если Оруэлл и не был членом кружка, то у него явно были связи, которыми он умел пользоваться.

В конце концов, Оруэлл поступает с Гордоном так же, как и со всеми своими главными героями, вплоть до Уинстона Смита - помещая их, изолированных и зажатых, в центр враждебного мира, вмешательству которого они бессильны противостоять. Как и "Бирманские дни" и "Дочь священника", это история о неудавшемся восстании, о неизбежных компромиссах, на которые приходится идти с силами, контролирующими тебя, и об абсолютной тщетности веры в то, что ты можешь изменить судьбу, которая держит тебя в своей власти. Но есть и другие способы, которыми мир пансиона миссис Уисбич и книжного магазина в Хэмпстеде предвосхищает пейзажи "Девятнадцати восьмидесяти четырех": засушливость творческой жизни Гордона ("Мои стихи мертвы, потому что я мертв. Вы мертвы. Мы все мертвы. Мертвые люди в мертвом мире"); "зловещая простота" рекламных слоганов Гордона для средств профилактики потливости ног, где "P.P." от "педикюрного пота" требует лишь изменения согласной, чтобы превратиться в "B.B." от "Big Brother". Даже фамилия Гордона впоследствии окажется словом из Newspeak, обозначающим "commonstock". Тот же странный, пролептический аромат проникает в сцены, где Гордон работает в "грибной библиотеке" в Ламбете, заведении, "намеренно ориентированном на необразованных", предлагающем книги с такими названиями, как Secrets of Paris и The Man She Trusted, выпускаемые полуголодными халтурщиками "со скоростью четыре в год, так же механически, как сосиски, и с гораздо меньшим мастерством", где можно увидеть, как Оруэлл сеет некоторые из семян отдела художественной литературы, в котором так усердно трудится Джулия.

Какое влияние оказала Эйлин на написание книги? Для ее биографа, естественно, она является гуманизирующим влиянием, которой Розмари (первоначально основанная на Салли, коммерческом художнике) явно чем-то обязана, и которая, как можно думать, привнесла в роман - уже наполовину написанный к тому времени, когда она появилась на сцене - некоторые материалы для диатриб Гордона о женщинах, деньгах и "респектабельности", не говоря уже об оптимистическом духе, которым наполнена его последняя глава. Конечно, описание лица Розмари ("Это было одно из тех маленьких, пикейных лиц, полных характера, которые можно увидеть на портретах шестнадцатого века") удачно сочетается с портретом Эйлин. Аналогично, обе женщины абсолютно одинакового возраста. Но если Эйлин, возможно, давали читать и комментировать части романа, то у Оруэлла были и другие помощники, к которым он обращался за помощью. В конце апреля 1935 года, например, его можно было найти в письме Бренде: "Я могу дать вам часть моей книги для просмотра в июне".