В начале ноября состоялась поездка к старшим Блэрам в Саутволд - небольшой дом, сказала Эйлин Норе, "и обставлен почти полностью картинами предков". Тем не менее, семья была "веселой", решила она, и "обожала" Оруэлла, хотя считала, что с ним невозможно жить. Затем, по возвращении в Уоллингтон, Оруэлл начал работу над последними главами "Дороги на Уиган Пирс". Любой ранний читатель рукописи - а Эйлин, несомненно, была одним из таких читателей - сразу бы понял, что ее автор перешел на новую ступень. В частности, первые две главы, описывающие убожество пансиона Брукеров и его первую поездку в шахту, содержат одну из лучших проз, которые он когда-либо писал: резкую, прямую - к аудитории всегда обращаются на "вы" - и, надо сказать, полную той ловкости рук, с которой зрелый Оруэлл добивается своих эффектов. Фирменным знаком его издевательств над Брукерами является ощущение, что в ход идут любые боеприпасы. Это означает, что каждый символ их ужасности - отдельные крошки на их столешнице, которые Оруэлл узнает на глаз, отпечаток большого пальца мистера Брукера на хлебе - тонко нагружен, и что в конечном итоге именно язык, а не весомость доказательств подтверждает их моральную деградацию. Например, склад трипса находится в "каком-то темном подземном месте". Но таковы же и большинство камер магазина. А еще есть привычка мистера Брукера сидеть у огня "с бадьей грязной воды, чистя картофель со скоростью замедленного кино" - как будто вода, в которую попала картофельная кожура, может оставаться чистой! Даже еда - "бледный дряблый ланкаширский сыр", поданный на ужин, - оказывается морально подозрительной.
То же самое можно сказать и о пристрастии Оруэлла к "типажам", его уловке вписывать людей, которых он встречает, в обобщенные модели человеческого поведения и каким-то образом подчинять их индивидуальность сетке своей собственной контролирующей логики. Брукеры - "люди, которые занимаются бизнесом главным образом для того, чтобы было на что жаловаться". О мистере Брукере говорят, что "как и у всех людей, у которых постоянно грязные руки, у него была особая интимная, затяжная манера вести дела". Джо, сожитель по P.A.C., - "человек, у которого нет фамилии" и, кроме того, "типичный неженатый безработный". С точки зрения отношений Оруэлла с читателем, все эти уловки не имеют ни малейшего значения. Язык настолько энергичен, что вы всегда на стороне Оруэлла против Брукеров, хотя и знаете, что ловушки, которые он расставляет, чтобы поймать их, несправедливы. Тот же принцип применим и к мрачному величию "В шахте", с его финальным воспоминанием о "бедных тружениках под землей, почерневших на глазах, с горлом, полным угольной пыли, гонящих свои лопаты вперед со стальными мышцами рук и живота", которое приобретает, по крайней мере, часть своей силы благодаря слабому сходству с заключительными строками "Феликса Рэндала" Джерарда Мэнли Хопкинса.
С приближением декабря судьба "Дороги на Уиган Пирс" стала тесно связана с новостями из Испании. К этому моменту своей пятимесячной истории, когда Африканская армия Франко продвигалась к Мадриду, а положение Республики выглядело все более отчаянным, Гражданская война в Испании стала самым актуальным делом европейских левых. "Я думаю, что испанское дело - это самая ужасная европейская катастрофа на сегодняшний день", - писал Стивен Спендер. Тысячи иностранных сторонников пробирались в Испанию, большинство из них записывались в Интернациональную бригаду, в которой доминировали коммунисты, и в какой-то момент к концу ноября Оруэлл решил последовать их примеру. Ни он, ни Эйлин не оставили никаких сведений о том, как было принято это решение; все, что осталось от его подготовки, - это ряд официальных писем агенту и издателю, а также воспоминания людей, наблюдавших за его отъездом. 8 декабря он получил паспорт. Два дня спустя Мура попросили гарантировать овердрафт в банке на 50 фунтов стерлингов. На этом этапе Оруэлл, похоже, решил, что поедет в Испанию в качестве журналиста, поскольку возникли разговоры о том, чтобы заказать статьи для газеты "Дейли Геральд". То, что Gollancz не заказывал "Дорогу на Уиган Пирс", а просто хотел посмотреть, что придумал Оруэлл, становится ясно из письма Муру, в котором содержится фраза "в случае, если Gollancz примет мою нынешнюю книгу".