Оруэлл: Новая жизнь

Как будто масса, толпа, которой обычно приписывают инстинкты тупости и преследования, должна расцвести в то, что на самом деле является своего рода расцветом человечности.

Сирил Коннолли, репортаж из Испании

 

Народ, почти половина которого лишена возможности научиться читать, борется за хлеб, свободу и жизнь против самой беспринципной и реакционной плутократии из всех существующих... Со всем моим гневом и любовью я за народ республиканской Испании.

Брайан Ховард, Авторы принимают сторону испанской войны (1937)

 

Путешествие началось с объезда. За день или два до Рождества дверь студии Генри Миллера на Монпарнасе открылась, и в нее вошел "высокий, истощенный англичанин", которому не терпелось отметить свой короткий транзитный проезд через Париж посещением одного из своих великих литературных героев. Реакция Миллера на появление этого неожиданного мигранта была записана его другом Альфредом Перлесом, которому, как только Оруэлл скрылся в послеполуденных сумерках, он рассказал подробности их беседы. Тот факт, что и хозяин, и гость написали книги о парижской жизни, предполагал, что между ними существовала определенная точка соприкосновения, но, как заметил собеседник Миллера, встреча "прошла не совсем так, как можно было ожидать". В философском плане - не говоря уже о темпераменте - между ними лежала пропасть: Миллер исповедовал "полуориентальную отстраненность" и довольствовался лишь тем, чтобы принимать все, что бросает ему мир; Оруэлл, во всяком случае, по словам Перлеса, был "жестким, стойким и политически мыслящим, постоянно стремящимся улучшить мир".

Написанный для публикации почти через двадцать лет после описанных в нем событий, рассказ Перлеса полон ретроспективных глянцев: мало кто из друзей Оруэлла в середине 1930-х годов счел бы его жестким, стойким и политически мыслящим. С другой стороны, он предлагает интригующее свидетельство того, как даже на этом сравнительно раннем этапе своей карьеры молодой писатель занимался распространением собственного мифа. Одной из тем, которую Оруэлл затронул в разговоре с Миллером, как позже узнал Перлес, был неизгладимый шрам, оставленный его службой в Бирме: "Страдания, свидетелем которых он стал и которым он невольно пособничал... с тех пор были источником неослабевающей озабоченности". С годами такого рода откровения станут характерной чертой социального круга Оруэлла. Впервые знакомясь с людьми, он имел привычку выкладывать какую-нибудь информацию, которая, как можно было предположить, давала ключ к разгадке его характера. У П. Г. Уодхауса, встреченного в том же городе восемь лет спустя, это было его школьное образование. Здесь, у Миллера, это была Бирма и тирания раджа.

Если Оруэлл думал, что в лице автора "Тропика Рака" он встретил родственную душу, то ему пришлось жестоко ошибиться. Услышав, что его гость направляется на гражданскую войну в Испанию, Миллер, неприкаянный квиетист, был просто обескуражен. Как вспоминал Оруэлл в книге "Внутри кита", "он просто сказал мне в убедительных выражениях, что ехать в Испанию в тот момент - это поступок идиота". Почему, недоумевал Миллер, пережив все лишения в Бирме, он хочет наказать себя еще больше? Конечно, он был более полезен человечеству живым, чем мертвым в испанской канаве? Оруэлл, по словам Перлеса, заметил, что в такие моменты не может быть и мысли о том, чтобы избежать самопожертвования. Это было то, что вы должны были сделать. Впечатленный, несмотря на себя, уверенностью своего гостя, Миллер заявил, что не может "позволить вам пойти на войну в этом вашем прекрасном костюме из Савиль Роу" (на самом деле, как отметил его владелец, костюм был сшит на Чаринг Кросс Роуд), и подарил ему свою вельветовую куртку в качестве вклада в военные усилия. Тот факт, что Оруэлл был бы рад получить пиджак, даже если бы воевал на стороне Франко, остался неупомянутым.