Оруэлл: Новая жизнь

Короткая остановка в Париже привела к еще одной встрече, о которой восемь лет спустя Оруэлл расскажет читателям своей колонки "Трибюн" "Как я хочу". Это была сцена из международной классовой войны, столь же запоминающаяся, как и любой из репортажей о его путешествии в Бирму, и усугубленная тем, что репортер сам был непосредственно вовлечен в нее. Оруэлл представляет себя "навестившим кого-то по неизвестному мне адресу" - возможно, это был Миллер в своей студии - поймавшим такси, водитель которого оказался таким же невежественным, а затем узнавшим от полицейского, что это всего в ста ярдах от дома. Взбешенный тем, что его сняли со стоянки за сумму, эквивалентную трем пенсам за проезд, водитель такси - "пожилой, седой, плотного телосложения мужчина с лохматыми седыми усами и лицом необычайной злобы" - обвинил Оруэлла в том, что тот "сделал это нарочно". Последовавшая за этим перепалка стала еще более унизительной, когда Оруэлла заставили разменять десятифранковую купюру в табачной лавке. О чаевых не могло быть и речи, "и после обмена еще несколькими оскорблениями мы расстались".

Но ярость таксиста была частью более широкой закономерности, решил Оруэлл. Позже той же ночью - возможно, это был даже сочельник - он отправился в Испанию в вагоне третьего класса поезда, набитого добровольцами из половины стран Европы. К тому времени, когда поезд достиг половины пути, обычные пассажиры в основном сошли, а на свободных местах осталась группа молодых светловолосых немцев в потрепанных костюмах - первой одежде из эрзац-ткани, которую Оруэлл когда-либо видел. Утром из окна он наблюдал, как крестьяне, работавшие в поле, оборачивались, когда проходил поезд, торжественно выпрямлялись и отдавали антифашистский салют. Пока он смотрел на это, поведение таксиста постепенно обретало контекст. Здесь был кто-то еще, кого охватила волна революционного чувства, захлестнувшая Европу, для кого иностранец с десятифранковой купюрой был не более чем буржуазным паразитом. По мере того, как поезд двигался на юг через недавно вспаханные поля под лучами зимнего заката, ему пришло в голову, что мотивы светловолосых немецких мальчиков и крестьян с поднятыми кулаками за окном "и мой собственный мотив поездки в Испанию, и мотив старого таксиста, оскорбившего меня", были, по сути, одинаковыми.

 

Оруэлл прибыл в Барселону 26 декабря 1936 года. Что он ожидал там найти? Для радикальных левых - и радикальных правых, если на то пошло - Гражданская война в Испании была одним из величайших символических событий 1930-х годов, холмом, на который встали как прогрессивные, так и реакционные политики. Практически каждый левый литературный деятель, который был кем-либо, прибыл туда либо сражаться, либо наблюдать, от таких трансатлантических знаменитостей, как Эрнест Хемингуэй и Джон Дос Пассос, до Коннолли, писавшего в New Statesman, У. Х. Одена, который работал на правительственной радиостанции, и представителя британской коммунистической партии Стивена Спендера. Даже бывшую "чернорубашечницу" Нэнси Митфорд можно было найти добровольцем в лагерях беженцев в Перпиньяне ближе к концу войны. Со временем отказ от службы или от наблюдения стал клеймом, признаком того, что человек не был полностью предан добрым и храбрым делам международных левых. Профессор Трис, неумелый, либерально настроенный герой романа Малкольма Брэдбери "Есть людей неправильно" (1959), очень сожалеет о том, что комическое недоразумение помешало ему. Литературное мнение, во всяком случае, литературное мнение, опрошенное в опросах книжного мира, однозначно высказалось в пользу Республики. Из 148 писателей, ответивших на вопрос Нэнси Кунард "Вы за или против Франко и фашизма? Ибо невозможно больше не принимать ничью сторону" - ответы были впоследствии напечатаны в брошюре Left Review "Авторы принимают сторону в испанской войне" - 127 поддержали избранное правительство, шестнадцать признали себя нейтральными, в то время как лишь пятеро (в их число входили Эдмунд Бланден и Ивлин Во) выступили в поддержку Франко; также было написано "не поддается классификации" от Джорджа Бернарда Шоу. Общий тон ответов был выражен в ответе самого Кунарда: "Для любого честного интеллектуала немыслимо быть сторонником фашизма, как и дегенеративно быть сторонником Франко, убийцы испанского и арабского народов".