Оруэлл: Новая жизнь

Уже осенью 1936 года, за несколько месяцев до приезда Оруэлла в Испанию, было ясно, что все это может привести к неприятностям. Кабальеро стремился умерить революционные тенденции своей коалиции, в то же время его раздражали жалобы коммунистов на то, что он неэффективно ведет войну. В то же время он понимал, что потребность правительства в большем контроле над ресурсами и территорией потребует от него власти над группами анархистов, которые управляли своими собственными ополчениями. Чтобы Народный фронт добился успеха, ему нужна была единая цель. Обычная претензия к POUM - как со стороны умеренных социалистов, так и пропагандистов коммунистической партии - заключалась в том, что он не понимал, что только единство может выиграть войну. К началу 1937 года, когда наступление националистов на Мадрид зашло в тупик, республиканское правительство перебралось в Валенсию, а националисты значительно продвинулись на север и юг, эти противоречия стали очевидными не только для республиканских стратегов, но и для добровольцев на местах. Кеннет Синклер-Лутит, в то время прикомандированный к Thälmann Centuria, части Международной бригады, в которой преобладали немецкие коммунисты, получил практическую демонстрацию уровня несогласия, когда гулял со своей девушкой по Рамблас, главной магистрали Барселоны. Усевшись в кафе на тротуаре, они были поражены, когда с балкона этажом выше внезапно спустился микрофон, а рядом с ним на стул села молодая женщина и представилась репортером "Радио Вердад", "единственной вещательной службы, которая использует реальность вместо вымысла". Когда после пары минут разговора ортодоксально левый Синклер-Лутит заявил, что не готов дать интервью, девушка заверила его, что оно уже состоялось: "Это станция POUM. Мы не только верим в свободу, но и практикуем ее".

Одна из особенностей Барселоны, которую Оруэлл начал исследовать в начале января 1937 года, заключалась в том, что она вообще должна была находиться в руках республиканцев. В начале войны он был отмечен как вероятная цель националистов, но двенадцатитысячная армия франкистов, направленная против него, была отбита комбинацией рабочих организаций и местных военных. Оставленный на произвол судьбы, город превратился в своего рода либертарианский рай. Как сообщал обычно не слишком впечатлительный Коннолли: "Всепроникающее чувство свободы, интеллекта, справедливости и товарищества, огромный подъем в отсталых и нищих людях стремления к свободе и образованию - это то, что нужно увидеть, чтобы понять". Однако он был достаточно проницателен, чтобы заметить, насколько легче было английскому интеллектуалу из среднего класса отождествлять себя с испанским борцом за свободу, чем с представителями рабочего класса своей страны. Здесь, в Испании, не нужно было изображать симпатию к "маргарину, вудбинам и крепкому чаю". Оруэлл был заворожен революционной Барселоной, очарован пылом, который он видел вокруг себя, где свидетельства политической активности были со всех сторон, и, что еще более необычно, средний класс, казалось, исчез из поля зрения. Символические встречи отмечали первые несколько дней его пребывания там, как километровые столбы: от менеджера отеля, упрекнувшего его за попытку дать чаевые официанту, до итальянского милиционера, который пожал ему руку и дал начало одному из его самых запоминающихся стихотворений. Как он выразился в "Памяти Каталонии", "люди пытались вести себя как люди, а не как винтики капиталистической машины".