Оруэлл: Новая жизнь

Оруэлл и его иждивенцы последовали вскоре после этого, причем Оруэлл отделился от группы в Глазго, чтобы навестить могилу Эйлин. Он вернулся в Лондон 13 октября. По меркам Оруэлла, пять с половиной месяцев, проведенных на Юре, принесли смешанные результаты. Хотя он наслаждался отдыхом, он осознавал, что добился гораздо меньшего, чем предполагал. Этим летом я практически ничего не сделал", - сказал он Хью Слейтеру, исправляя это огульное отречение на "на самом деле я наконец-то начал роман о будущем, но я сделал только около 50 страниц, и Бог знает, когда он будет закончен". Одним из основных препятствий для дальнейшей работы над "Девятнадцатью восемьдесят четырьмя" было обязательство возобновить социальные контакты, которые прервались за время его отсутствия. Я не могу выделить ни одного дня на этой неделе, - объяснил он Джулиану Саймонсу вскоре после своего возвращения, - потому что у меня много дел, а я и так должен сделать три обеда". Коннолли был в Америке, но Оруэлл фигурировал в социальных планах, которые Лайз Лаббок разрабатывал в его отсутствие. В понедельник у нас будет званый обед: Ричардсоны, Родни [Филлипс, богатый австралийский спонсор "Полемики"] и Оруэлл с Соней и мной в качестве поваров", - сообщила она ему 22 ноября. Вечер прошел хорошо, сообщила она пять дней спустя: "Званый ужин прошел с большим успехом. Оруэлл был очень весел!".

Спустя всего месяц после возвращения Оруэлл отмечает, что "я уже снова задыхаюсь от работы". Хотя он предпринял один или два шага по сокращению своих обязательств - он собирался завещать свое место обозревателя в Manchester Evening News Саймонсу, - он продолжал писать обычные колонки в Tribune, а также несколько более длинных эссе, включая "Лир, Толстой и Fool" для Polemic и еще одну статью о Джеймсе Бернхеме для американского New Leader. Очевидный вопрос, который можно задать Оруэллу на этом этапе его карьеры: почему он считал, что должен так много работать? Почему бы просто не удалиться на Кэнонбери-сквер, где Аврил теперь работала сиделкой и экономкой, и не продолжить работу над "Девятнадцатью восемьдесят четвертыми"? Другой вопрос: в каком состоянии он находился через восемнадцать месяцев после смерти Эйлин и с несколькими неудачными предложениями руки и сердца за плечами?

Почти маниакальная энергия, которую Оруэлл привнес в свою профессиональную и социальную жизнь осенью 1946 года, вполне могла быть реакцией на ухудшающееся здоровье. Почти для всех окружающих было очевидно, что он не только болен, но эта болезнь подстегивает в нем решимость продолжать работу, чего бы это ни стоило. Сьюзен Уотсон заметила, что он не мог успокоиться, когда явно выбивался из сил на Юре. Морозная зима 1946-7 годов усугубила его и без того слабое состояние и вызвала изнурительные приступы бронхита. Джордж Вудкок вспоминал, как он приходил в квартиру посреди дня и заставал его в пижаме и халате, "выглядевшего исключительно исхудавшим и бледным", но усердно работавшего. Год спустя он сказал Саймонсу, что его проблемы со здоровьем "действительно начались в холода прошлой зимой". Он знал, что болен, но решил ничего не предпринимать, пока не закончит свою книгу. Вглядываясь в широкий мир текущих дел, он был подозрителен, задумчив, бдительно следил за попутчиками и обнаруживал красных под каждой кроватью. Так же, как он подозревал, что Холбрук был послан шпионить за ним с Кинг-стрит, так и письмо Саймонсу, в котором он договаривается о передаче колонки в Manchester Evening News, удваивает возможность унизить редактора газеты Джона Бивана: "Он просто немного сталинист (не КП, но считает русских замечательными), и за ними нужно иногда присматривать".