Оруэлл: Новая жизнь

Вторая встреча была более фактической и в некотором роде более зловещей. Оруэлл, Тоско и Мэри Файвел были приглашены на ужин в дом их коллеги из "Трибьюн" Эвелин Андерсон. Туман был настолько сильным, что Файвелам пришлось бросить машину по дороге. Гости вышли на в прохладную ночь в Бейсуотере и обнаружили, что условия стали еще хуже, чем прежде, и тогда Файвелы решили остаться на месте. Оруэлл, как вспоминал Тоско, явно воспринял плохую погоду как личный вызов. Он объявил, что намерен идти домой в Ислингтон пешком. Файвел смотрел ему вслед. На всю жизнь он запомнил "высокую фигуру с мрачным и печальным лицом, когда он зашагал прочь и исчез в тумане".

Оруэлл и евреи

Одна из достопримечательностей рукописи "Девятнадцать восемьдесят четыре", которую Соня привезла из Юры в крайне незаконченном виде через несколько месяцев после смерти мужа, - это материал, не вошедший в окончательный вариант. Один или два отрывка, по-видимому, были удалены по соображениям вкуса. С этой целью Оруэлл удалил ужасающую сцену из пропагандистского ролика, который Уинстон смотрит в кинотеатре для белых, с линчеванием чернокожей женщины и осквернением ее абортированного ребенка; он также сомневался по поводу допроса Уинстона в Министерстве любви, где первоначально демонстрировались фотографии "Джулии и его самого в процессе занятия любовью". Можно утверждать, что самая показательная правка состоит всего из двух-трех слов. Оно относится к тому, что в пропагандистском фильме описывается как "огромный толстый человек", пытающийся уплыть от преследующего вертолета. В черновике рукописи этот человек предстает как "старый толстый еврей". Что заставило Оруэлла вычеркнуть расовую принадлежность своей жертвы? Похоже, что в какой-то мере он пытался загладить свою вину.

Поздние работы Оруэлла демонстрируют серьезный интерес к идее еврейства или, во всяком случае, к несколько абстрактному понятию "еврей". Его работы в этом направлении включают длинное эссе для "Contemporary Jewish Record" на тему "Антисемитизм в Британии", рецензии на книги по еврейской тематике (включая рецензию на "Портрет антисемита" Сартра) и несколько колонок "Как мне угодно", в которых затрагивается вопрос антиеврейских предрассудков. Тоско Файвел, который провел тщательный анализ этих статей, считает, что отношение Оруэлла к еврейству делится на три категории. Шокированный яростью и масштабами антиеврейских чувств, которые он обнаружил во всех слоях национальной жизни, он также стремился показать, что аргументы в пользу антисемитизма были иррациональными, обычно не более чем попытка найти козла отпущения для экономических и политических обид. И все же, по мнению Файвела, существовал третий аспект. Он исходил из подозрения, что проявления народного чувства должны иметь причину, и что человек в очереди табачного магазина, который насмехается над "избранной расой", делает это не совсем произвольно. Антисемитизм должен иметь объяснение, каким бы шатким ни было его обоснование.

Что Оруэлл, имевший несколько друзей-евреев (Кестлер, Файвел), два еврейских издательства (Голланц, Варбург) и множество еврейских коллег по работе (среди них Джон Кимче и Эвелин Андерсон из Tribune), думал о евреях в массе своей? Малкольм Маггеридж был заинтригован большим количеством евреев, присутствовавших на его похоронах, на том основании, что, по его мнению, покойный был "в душе ярым антисемитом". Другие думали так же - след ведет в февраль 1933 года, когда Виктор Голланц получил письмо от одного из первых читателей "Down and Out in Paris and London", мистера С. М. Липси, который признался, что "потрясен тем, что книга, содержащая оскорбительные и одиозные высказывания о евреях, должна быть опубликована фирмой, носящей имя Голланц". Естественно, необходим некоторый контекст. Английские романы 1930-х годов, написанные, в частности, Во, Пристли и Грином, полны того, что современный глаз сразу же определит как пренебрежительное отношение к евреям. И все же в некоторых расовых стереотипах "Down and Out" есть странная интенсивность, которая поразила бы многих менее бдительных читателей, чем С. М. Липси.