Третий секретарь консула СВР Клаус Фукс выглядел почти сошедшим с агитационного плаката. Широкие плечи, руки-лопаты с четко видимыми мозолями, даже лицо из тех, что принято именовать "рублеными", словно скульптор второпях высекал его из гранита. Одним словом, типичный пролетарий, шахтёр или сталевар. Наверняка в барселонском порту или на фабриках он с легкостью мог бы сойти за "своего". Только вот с темно-серым, явно из-под иглы хорошего портного, шерстяным костюмом с серебряным "спартаковским" молоточком на лацкане, выглаженной рубашкой и мелькнувшим из-под манжеты хронометром эта внешность сочеталась плохо. Выглядела маской, театральным нарядом, который натянул кто-то совсем другой, куда более умный и опасный, чем простоватый работяга.
И говор у него скорее северный, чем южный, Boarisch хохдойчу родственен, но не более. Беженец из Бремена? После провала восстания оттуда многие бежали в Советскую Баварию….
— Лучше бы пива, — попросил я. — Надеюсь, хоть у вас оно есть.
— Есть, как не быть, — засмеялся Клаус. — Возим дипломатической почтой. Местная полиция один раз при досмотре "случайно" разбила ящик, потом долго изучали каждую битую стекляшку, все пытались понять, что за нелегальщину мы возим под видом пива. Смешные люди, ей-ей-ей…
Он вышел из комнаты, на этот раз не запирая дверь и почти сразу же вернулся с подносом. Две бутылки "раухбира" с пузатым священником на этикетке, запотевшие, явно взяты прямо из холодильника и кольцо копчёной колбасы. Последнюю он тут же, прямо на подносе, принялся нарезать складным ножом на ровные дольки.
— С утра толком поесть не получалось, носился по городу. Там чашка кофе, там лепешка… а пузо-то нормальной еды просит. У меня вообще-то режим после ранения, диета особая, врач строго приказала… да разве выдержишь, когда такая чехарда пошла. Пять лет подготовки псу под хвост, эх-х…
У "раухбира" очень специфичный вкус, который сложно передать словом "дымный", да и не всегда именно дым там чувствуется. Как и с другими напитками, например, с виски, очень много зависит от выбора древесины для копчения солода. Тут, похоже, использовали бук или орешник… получилось чуть горче, чем я предпочитаю, но под чесночную колбасу пошло хорошо.
— А с чего пошла эта чехарда?
— Да как обычно, с какой-то ерунды, — махнул рукой спартаковец. — Ночью кто-то расстрелял полицейский пост…
К счастью, Клаус в этот момент не смотрел в мою сторону, так что у меня хватило времени схватить бутылку и сделать большой глоток. Черт-черт-черт…
— …скорее всего, анархисты, у них там куча мелких фракций, которые плевать хотели на любое руководство… а может и просто бандиты. А дальше завертелось… полиция встала на дыбы, пошла по рабочим кварталом с обысками и арестами. Накрыли несколько схронов с оружием, тут явно без провокаторов не обошлось, а главное — собрание с одним из главных местных поумовцев. Те начали отстреливаться, у полиции тоже пальцы на спусках плясали, на стрельбу начали сбегаться… вот к утру и вышло, что весь город охвачен восстанием. Да вы берите колбасу, камерад Мартин, она хоть и местная, но правильной выделки, есть тут один фермер из наших, в смысле, из немцев. Еще в Великую войну попал в плен к галлам, бежал в Испанию, женился… но фамильные рецепты не забыл.
— Камерад Мартин, — повторил я. — Давно меня так не называли. Как я понимаю, до Швейцарии у вас получилось дозвониться?
— Да, переговорили с товарищем Францем, он вас отлично аттестовал, — подтвердил Клаус. — Сказал, что вы сейчас хоть и отошли от борьбы, но человек проверенный, надежный. Вы с ним в Сибири вместе воевали, верно?
— Да, именно там, — я сделал еще один глоток "раубхира", — на колчаковских фронтах.
[1] исп. — Да, любимая.
Глава 25