Оружейный остров

Только отплыли, днище дало течь. Мы как заведенные вычерпывали воду, но все без толку – к полудню следующего дня корма почти скрылась под водой, ход застопорился. Мы уж думали, нам крышка, но тут – о чудо! – появился вертолет, стрекот его был слышен даже в трюме. Народ на палубе обезумел – скакал, орал, вопил. А катер начал тонуть.

В трюме возникла давка, все старались поскорее выбраться наружу. Мы с Кабиром успели выскочить до того, как суденышко ушло под воду. Нас, выросших на реках и прудах, водная стихия не пугала. Мы скинули рубахи и штаны и поплыли, держась рядом. Сейчас, думали мы, пришлют спасателей, все будет хорошо. Тянулись часы, однако никто не прибыл – ни корабль, ни вертолет. На море, сперва спокойном, усиливалось волнение. Плыть рядом было все труднее, нас отнесло в разные стороны, и мы друг друга потеряли из виду.

Когда наконец пришла помощь, я уже так изнемог, что еле держался на плаву, однако сумел ухватиться за спасательный круг и дождаться моторки, подбиравшей обессиленных людей. Я огляделся в поисках Кабира, но его нигде не было, и я решил, что его уже спасли. Когда меня втянули в шлюпку, я подумал, что сейчас-то его увижу. Но не увидел.

Я был одним из последних, кого подобрал спасательный катер. Оглядывая людей на палубе, я был уверен, что друг мой где-то здесь. Спасатели раздали термоодеяла, и я, завернувшись в блестящее серебристое покрывало, слонялся как безумный по палубе, разыскивая Кабира. Всякий раз, как на глаза мне попадался бенгалец, сердце мое радостно подскакивало, но затем я понимал, что обознался. Наконец от усталости я просто рухнул, потом, очнувшись, вновь искал друга. Пришли в порт, а я все бродил по катеру, а затем раз за разом обходил лагерь, в который нас поместили. Я не мог поверить, что Кабира больше нет. По сей день я надеюсь, что где-нибудь он объявится.

Руки Билала, ритмично двигавшиеся во время рассказа, замерли, тыльной стороной ладони парень отер глаза, потом зачерпнул горсть очищенных артишоков.

– Вот, из каждого евро, что я получаю за эту работу, сорок центов я оставляю себе на прожитье, тридцать посылаю своей семье и тридцать – родителям Кабира. Он был единственным ребенком, отец с матерью остались без всякой поддержки. Пока они живы, я буду посылать им деньги. Это мой долг, правда же? Как верный друг, Кабир взял на себя беду. Знаете, за все время наших мытарств он ни разу не сказал, что я им причина.

Билал вновь отер глаза рукой с зажатым в ней ножом.

– Если б я был на месте Рафи и мне позвонил друг с просьбой о деньгах, я бы расшибся в лепешку, чтобы ему помочь. Я поступил бы в точности как Рафи, даже зная, что не смогу расплатиться и меня до полусмерти изобьют. – Он посмотрел мне в лицо и кивнул на рукав своей футболки: – Если б потребовалось отдать руку, я бы ни секунды не колебался.

Я возвращался в квартиру Чинты, и вдруг необъяснимое звериное чутье, какое порой нас посещает, подсказало, что за мной наблюдают. Глянув вбок, я увидел того самого человека с квадратным подбородком, что давеча тыкал пальцем в грудь Рафи. Привалившись к стене, он ковырял в зубах, но в глазах его под козырьком зеленой бейсболки полыхал прямо-таки сатанинский огонь.

На миг взгляды наши встретились, и я преисполнился уверенности, что вижу контрабандиста, с которым имел дело Рафи.

Я уже почти дошел до дома Чинты, однако не свернул в уводивший к нему проулок, но зашагал прямо в сторону моста Риальто. В тот момент мне казалось чрезвычайно важным не раскрыть место своего постоя.

С час я бесцельно бродил среди толп туристов, на обратном пути сел в вапоретто. Хоть я почти успокоился, противное ощущение колотья в затылке осталось. Я беспрестанно оглядывался, высматривая того человека.

Солнце уже садилось, когда вапоретто причалил возле церкви Сан-Маркуола. Я затесался в толпу туристов, потом шмыгнул к калитке на задах дома Чинты. Оказавшись во дворе, я облегченно вздохнул, но, войдя в дом и посмотревшись в зеркало прихожей, был готов увидеть горящие глаза незнакомца за моей спиной.

В квартире я уловил нежный аромат глицинии. Казалось, он исходит из комнаты в конце коридора, где я оставил свой компьютер.

В комнатушке, некогда бывшей жильем служанки, все-таки уместились стол и кресло, а окно, что выходило на усаженный цветами задний двор, было оплетено вскарабкавшейся по стене глицинией.

Я вошел в комнату и увидел, что окно открыто. Это я, что ли, так его оставил? Я не мог вспомнить, да и не особо старался, ибо меня увлек впечатляющий вид: заснеженные вершины Доломитовых Альп в розовом отсвете заходящего солнца.

Я достал телефон, чтобы запечатлеть эту картину, но взгляд мой упал на стол, и я отпрянул, увидев коричневого паука, усевшегося на крышку ноутбука и вскинувшего суставчатые лапки над двухдюймовым телом.

Вдруг вспомнились перекрестье линий на концентрических кругах и слова Рафи: “Некоторые пауки ядовиты, как змеи, верно?”