Оружейный остров

– Ларри пишет, он впервые узнал о появлении этого вида так далеко на севере, однако не удивлен. Из-за потепления климата отмечено очень быстрое распространение этих пауков в Европе. Родственный вид, средиземноморский отшельник, уже встречается во всех частях Италии. Пару лет назад от укуса такого паука погибла жительница южной провинции. Вначале она сочла происшествие пустяком, но всего за день ее состояние резко ухудшилось. Сыворотку самолетом отправили из Бразилии. Но не успели, женщина умерла.

– Не может быть!

– Еще как может. Сейчас я проглядываю статью об этом случае, пришлю вам ссылку… Вот… средиземноморские отшельники заполонили соседний дом… часть их проникла в погреб той женщины… Очень надеюсь, у вас там ничего похожего.

– Нашествие ядовитых пауков? – У меня побежали мурашки по спине. – В Венеции? Невероятно!

– Просто будьте осторожны, ладно?

Я почувствовал накат очередной волны паники и решил сбить ее прогулкой. Конечно, было бы разумно тотчас проверить квартиру на предмет пауков, но пока на это не хватило духу.

Я отошел совсем недалеко, когда со мной поравнялся какой-то рослый прохожий. Скосив глаза, я углядел зеленую бейсболку и заросший щетиной подбородок.

Меня тряхнуло, но я постарался не сбиться с шага, вперив взгляд прямо перед собой.

– Здравствуйте, мистер. Как поживаете?

Английский беглый, но с очень заметным акцентом. На руке татуировка – питон, обвивший предплечье.

– Хорошо, – ответил я, надеясь, что голос не дрогнет.

– Любуетесь Венецией?

– Любуюсь.

– Однако вы не турист.

– Почему так решили?

– Как ни увижу вас, вы болтаете с бенгальскими парнями. Вам что-то нужно от них?

– Нет. Я тоже бенгалец, мне интересны их рассказы, только и всего.

– Стало быть, вы любитель историй?

– Да.

– Осторожнее, мистер. Иногда истории бывают опасны.

– Не понимаю? – Я никак не мог заставить себя взглянуть на него.

– Может, слыхали такую историю, “Смерть в Венеции”? – Здоровяк издал нечто среднее между смешком и рыком. – Любуйтесь Венецией, мистер, наслаждайтесь, но помните об осторожности.

Голос его угас, а я так и шел, не глядя вокруг.

Удивительно, но паника исчезла, теперь я впал в этакую оцепенелость, не сознавая, где я и что я. Я даже не знал, говорил ли я с незнакомцем или мне померещилось.

Наконец я очнулся и понял, что я в гетто, прохожу мимо книжной лавки. Я уже почти миновал ее, но что-то зацепило мой взгляд, заставив вернуться.

Листовка в витрине извещала о выставке. Пульс мой зачастил, казалось невероятным, что я знать не знал об этом событии.

Речь шла об одной из редчайших и наиболее ценных книг в мире – “Гипнэротомахии Полифила”, аллегорическом произведении пятнадцатого века, отпечатанном в типографии Альда. Это издание считалось “самым прекрасным” из всей когда-либо существовавшей книжной продукции, оно появилось в Венеции в 1499-м (что формально делало его инкунабулой, первопечатной книгой), а печатником был не кто иной, как великий Альд Мануций, почти всю жизнь проживший в этом городе и в нем же скончавшийся в 1515 году.

Одно только имя его меня вмиг воодушевило. Альд Мануций, которого иногда называли “Микеланджело печатного дела”, был, наверное, самым авторитетным книгоиздателем после Гутенберга, человеком, чьим наследием пропитана современная жизнь. Он создал прототипы широко используемых ныне шрифтов, среди которых мои любимые “бембо” и “гарамон”, придумал курсив, ввел точку с запятой и придал запятой ее характерную форму закорючки. Словно всего этого было мало, он сотворил предтечу нынешней мягкой обложки и тем самым навеки изменил наши отношения с печатным словом: только благодаря ему книги стали читать не ради одних благочестивых назиданий и поучений, но просто для удовольствия.

Вглядевшись в листовку, я понял, что выставка организована в библиотеке Фонда Кверини Стампалья. Последний раз я приезжал в Венецию на конференцию, которая проходила именно там, и название это также нашло отклик в моей душе.

Я тотчас принял решение и отправился на выставку.

Шагая по узким извилистым улочкам, я припоминал детали своего прежнего визита в Венецию. Особенно яркое впечатление оставило выступление Чинты, которая назвала этот город “издательской столицей раннего Просвещения”. Первые два века после изобретения типографского станка, сказала она, не менее половины всей печатной продукции выпускалось именно здесь, Венеция стала центром мировой книготорговли; в 1538 году тут был издан первый Коран на арабском, появились первые печатные книги на армянском, греческом и разных славянских языках, набранные соответствующими шрифтами, включая глаголицу (меня поразила легкость, с какой этот термин слетел с ее уст).

Вспоминались удивительные прогулки с Чинтой по местам, где некогда были книжные лавки, и ее рассказ о том, что в те дни “книги” представляли собою бумажные полотна с текстом; покупатели приобретали неразрезанные листы и, внимая советам книготорговца, выбирали переплет.