Целая флотилия серых моторных шлюпок образовала кордон, не позволявший приблизиться к кораблям, а приказы, отданные через мегафон, предписывали всем зафрахтованным судам держаться на почтительном расстоянии друг от друга.
Стало ясно, что нам отведена роль безучастных зрителей, и всех на “Лукании” накрыло волной разочарования. Повезло лишь в одном: с нашей позиции открывался хороший обзор водного пространства за военными кораблями.
До появления Синей лодки оставалось не менее двух часов, а сейчас наше внимание было приковано к лесу спинных плавников и водяным фонтанам, взлетавшим над поверхностью моря.
– Кашалоты… гринды… финвалы… афалины… Все здесь! – Пию буквально трясло от волнения. – Из видов, обитающих в Средиземном море, не видно только клюворыла!
На закате над горизонтом возникла тонкая струйка дыма. Казалось, минула вечность, прежде чем долгожданное судно, тарахтя движком, появилось в поле зрения. Следом, отстав примерно на километр, двигался строй катеров береговой охраны под разными флагами, и кортеж этот лишь подчеркивал ничтожность рыбацкого суденышка с клинкерным[71]
корпусом в шелушащейся синей краске.Увидев нас, беженцы замахали руками, но приветственные крики с “Лукании” потонули в шквале злобных воплей с соседних судов:
– Убирайтесь обратно!.. Вам здесь не место!.. Европа для европейцев!..
Приблизившись к военным кораблям, Синяя лодка сбросила ход, а потом движок ее смолк и она остановилась, покачиваясь в окружении стай дельфинов и фонтанирующих китов.
– Не дай бог, столкнется с всплывающим китом, – проговорила Пия. – Кашалот или даже финвал вмиг ее опрокинет.
Она медленно повела биноклем, всматриваясь в людей на палубе лодки.
– Лица различаете? – спросил я.
– Да вроде как…
– Типу не видно?
– Пока нет…
Но тут раздался крик Рафи:
– Я вижу его! Вон он, рядом с дымовой трубой!
Рафи прыгал и вопил как сумасшедший, они с Пией обнялись, плача и смеясь.
Сцена эта привлекла внимание немецкого телерепортера, и он спросил Гизу:
– А что, у них кто-то знакомый на той лодке?
– Да! Там приемный сын этой женщины и друг парня с загипсованной рукой, они вместе бежали из Бангладеш. История удивительная!
– Ох ты! Как думаете, эта пара согласится на интервью?
– Наверное. Вы сами их спросите.
Вскоре ко мне подошла Пия:
– Как вы считаете, нам стоит говорить с корреспондентом?
– Несомненно, – сказал я, а Гиза добавила:
– Расскажи все: кем тебе доводится Типу, о его отношениях с Рафи. Сделай так, чтобы в беженцах увидели живых людей. Этим ты окажешь им неоценимую услугу.
Заметив, что Пия все еще колеблется, я присовокупил:
– Получится история, весьма интересная обывателю.
– Думаете? – рассмеялась Пия. – Вот уж обрадуются ребята из университетского отдела по связям с прессой. – Она сунула мне в руки бинокль: – Подержите пока, ладно?
Мои попытки навести резкость окончились неудачей, водяные фонтаны, исторгаемые китами, превращали людей на палубе в нечеткие пятна. Однако малиновый отсвет заходящего солнца, размыв контуры лодки и вспененной воды, придал всей картине неожиданную живописность. Казалось, я уже где-то видел нечто подобное.
Пейзаж этот кое-что напомнил и Чинте.
– Тебе знакомо полотно Тернера “Невольничий корабль”? – спросила она.
– Точно! Я как раз об этом подумал. А еще припомнил картины с кораблями, перевозящими кули.
Мне пришла мысль, что воспоминание это отнюдь не случайно, ибо участь беженцев и впрямь была схожа с долей подневольных рабочих, которых вывозили с индийского субконтинента в дальние края земного шара для рабского труда на плантациях. Кули тоже были молоды и преимущественно мужского пола, а
Сходство отмечалось и в условиях перевозки беженцев и кули: строгий пригляд койотов-надсмотрщиков, до отказа набитые трюмы, скудная кормежка. Побои и смерть товарищей – все это было знакомо пассажирам невольничьих кораблей.
Однако имелось и существенное различие: системой подневольного труда, как прежде рабством, всегда управляли европейские имперские державы. Зачастую кули не ведали, куда их везут, что их ждет, какие правила и законы властвуют над ними.
А вот колониальные хозяева знали о них все, дотошно фиксируя принадлежность к племенам и кастам, внимательно изучая даже тела на предмет шрамов и других особых примет. Именно колониальное государство решало, когда и куда отправить невольников, а потом распределяло их между владельцами плантаций.
Теперь же все было с точностью до наоборот.
Рафи, Типу и спутники их по своей воле, как некогда я сам, пустились в дорогу, используя собственные связи, и были прекрасно осведомлены о правилах и законах страны, в которую направлялись. А вот западные государства почти ничего не знали о людях, потоками хлынувших в их пределы.