Осада

— Из одного этого ты и делаешь столь далеко идущие выводы?.. — Розанов чуть было снова не произнес «товарищ маршал». — Я полагаю, что это слишком рискованный метод… Правда, я не привык надоедать начальству своими нуждами и проблемами, а стараюсь сам разрешать их, насколько это возможно…

— Разумеется, что ты сделаешь для себя кое-какие выводы… Но сейчас мы говорим с тобой на разных языках, Петр Иванович. — Маршал поднял голову и принюхался. — Чем это попахивает вокруг тебя? Не чувствуешь?

— От меня тогда бы ничем не попахивало, если бы я постоянно околачивался возле высокого начальства! — выпалил Розанов. — Хвалил бы свой корпус и самого себя… Неплохой способ. Некоторые артистически пользуются им. А там, смотришь, случайно и поддержку получат… — Генерал сделал на слове «случайно» особое ударение. — Я бы тоже мог выклянчивать себе средства усиления и побольше резервов, вместо того чтобы самому обходиться собственными силами. Говорю это отнюдь не для того, чтобы похвастаться перед тобой. Кое-что я и сам достаю.

Маршал спокойно слушал генерала.

— Там, где есть что-то, там и я смогу достать, — холодно заметил маршал. — А ты не считаешь несколько странным заявление твоего снайпера относительно того, что он, если бы знал заранее, охотнее отсидел бы несколько суток на гауптвахте, чем быть у тебя в штабе? Не удивляет тебя, видимо, и то, что командир роты говорит своему провинившемуся подчиненному: «Хочешь, иди на гауптвахту, а хочешь — в штаб».

— Делать выводы из болтовни одного солдата… — Генерал неожиданно замолчал и, пожав плечами, продолжал: — Стоит ли мне напоминать тебе о том, что я с восемнадцатого года являюсь командиром Красной Армии? Вот уж никогда бы не подумал, что обо мне когда-нибудь станут судить по словам какого-то солдата… — Немного помолчав, генерал более спокойно произнес: — По крайней мере, не устами маршала.

Брови маршала нервно вздрогнули.

— Я, я и опять я! Не о том говоришь, Петр Иванович.

Розанов сделал затяжку из трубки. «Не стоило мне об этом говорить…»

— Хвастаться я не люблю, — степенно произнес генерал. — И в грудь себя бить не стану, не буду говорить о том, что интересы дела всегда ставлю выше личных интересов. Этого от меня не жди, товарищ маршал.

Маршал усмехнулся, а генерал уже не мог остановиться и продолжал:

— Возможно, что для этого снайпера служба в штабе и хуже пребывания на гауптвахте, однако штаб делает свое дело получше любого другого подразделения.

— Думаешь так?

— Я это знаю. Мы, например, уже позаботились о новом пополнении, хотя бы частичном…

Маршал ожидал, что Розанов скажет еще.

— Да, пополнили мадьярами…

— Это как же так?.. — Маршал подался вперед, как будто он плохо расслышал, что ему говорят. — Что же именно ты сделал?

— Отобрал венгров из числа тех, кто добровольно перешел на нашу сторону, и из числа пленных, которые сами изъявили желание воевать против гитлеровцев. Таких набралось довольно-таки много. Вот и все.

Маршал сначала уставился на генерала неподвижным взглядом, затем на его лице дрогнул какой-то мускул.

— Может, такая мысль пришла не мне одному в голову? — наивно спросил генерал, хотя в голосе его по-прежнему чувствовалось торжество.

Маршал еще некоторое время смотрел на генерала, а потом его словно прорвало:

— Ты с ума сошел, Петр Иванович?! Решиться на такой шаг без согласия сверху? Да кто ты такой?!

— Разумеется, я их не зачислил в списки личного состава корпуса, — поспешил успокоить маршала генерал. — Они сражаются в самостоятельных подразделениях. У меня уже имеется три роты мадьяров-добровольцев.

— Поздравляю тебя! — Маршал с облегчением вздохнул. — Незамедлительно задействуй их на главном направлении наступления… Не вздумай сформировать целую армию…

Розанов растерянно заморгал.

Маршал достал сигарету и, закурив, вдруг спросил:

— Скажи, Петр Иванович, ты за что воюешь?

Генерал беспокойно заерзал на стуле. «Это что же за вопрос такой?..»

— Это ты серьезно спрашиваешь, товарищ маршал? Это на четвертом-то году войны? Задать такой вопрос командиру корпуса?! Я что-то не пойму…

— Спрашиваю тебя совершенно серьезно.

«Такие вопросы сейчас уже рядовым на политзанятиях не задают…» Розанов шмыгнул носом, а затем, перейдя на официальный тон, ответил:

— Воюю за то, за что воюет вся Советская Армия, за победу Советского Союза над агрессором — фашистской Германией и ее сателлитами.

Маршал выпустил дым изо рта и задумчиво посмотрел на замысловатые кольца дыма.

— И это все? — спросил маршал.

— А разве этого недостаточно?

— Почему же, вполне достаточно… для рядового солдата.

— Командир корпуса — тоже солдат, а вся моя сознательная жизнь прошла в армии, где она, собственно, и началась, как тебе известно.

— А моя — в революции, — заметил маршал. — Возможно, поэтому мы с трудом друг друга и понимаем. Но я воюю не только за победу моей страны над другими странами, а и за победу пролетарской революции, за победу социалистического общества над капитализмом. На первый взгляд одно и то же, но это совсем не так.