Мельница дядюшки Мерлье была поистине отрадным уголком. Она стояла как раз в середине деревни Рокрёз, там, где столбовая дорога делает поворот. Вся деревня состоит из одной единственной улицы с двумя рядами домишек по сторонам; но тут, у поворота, расстилаются луга, и ряды высоких деревьев вдоль берега Морели покрывают низину великолепной тенью. Во всей Лотарингии не найти уголка восхитительней. Справа и слева отлогие холмы заросли густыми вековыми лесами, закрывающими горизонт целым морем зелени, а к югу простирается долина, сказочно плодородная, — без конца и края тянутся поля, разделенные живою изгородью. Но особенная прелесть Рокрёза это прохлада, царящая в этом зеленеющем заповеднике даже в самые знойные июльские и августовские дни. Морель берет начало в Ганьийских лесах и словно заимствует прохладу у листвы, под которой течет на протяжении многих лье; она несет с собою невнятный ропот и тень лесов, студеную и задумчивую. И не от нее одной здесь прохладно: множество ручейков поет под сенью леса, на каждом шагу пробиваются родники; когда идешь по узким тропинкам, то словно чувствуешь у себя под ногами подпочвенные озера: они проступают сквозь мох и пользуются малейшей скважиной у подножья ствола, расселиной скалы, чтобы излиться наружу прозрачным ключом. Рокочущие голоса этих потоков так многочисленны и громки, что заглушают пение снегирей. Ты словно в заколдованном саду, где повсюду струятся водопады.
Луга, расположенные ниже, затоплены водой. Гигантские каштаны отбрасывают черную тень. Длинные вереницы тополей окаймляют лужайки шелестящей завесой. Две аллеи огромных платанов тянутся через поля к старинному замку Ганьи, превратившемуся ныне в развалины. На этой беспрестанно орошаемой земле трава достигает непомерной высоты. Это как бы цветник между двух лесистых холмов, но цветник естественный, где газоном являются луга, а деревья-великаны образуют огромные клумбы. В полдень, когда солнце светит отвесно, тени принимают синие оттенки, разогретые травы спят на припеке, а под листвой попрежнему проносится ледяное дуновенье.
Этот-то уголок, заросший буйной травою, и оживляла своим постукиванием мельница дядюшки Мерлье. Постройка казалась древнею, как мир. Она наполовину окуналась в Морель, образующую в этом месте прозрачный затон. Тут была устроена плотина, и вода падала с высоты нескольких метров на мельничное колесо, которое вертелось, поохивая и протяжно кряхтя, как иная преданная служанка, дожившая в семье до старости. Когда дядюшке Мерлье советовали сменить колесо, он качал головою, говоря, что новое будет ленивее старого и хуже будет знать свое дело, и он чинил колесо всем, что попадалось ему под руку: бочарной клепкой, ржавым железом, цинком, свинцом. После этого колесо с его причудливыми очертаниями, разукрашенное травами и мхом, казалось еще жизнерадостней. Когда вода била по нему своей, серебристой струей, колесо покрывалось жемчужными зернами, и контуры его причудливого остова мелькали сквозь ослепительный блеск перламутровых ожерелий.
Та часть мельницы, что купалась в Морели, напоминала осевший на мели древний ковчег. Добрая половина жилья была построена на сваях. Вода забиралась под пол; тут были бочаги, славившиеся на всю округу огромными угрями и раками. Ниже запруды заводь была гладка, как зеркало, и, когда колесо не мутило ее пеной, в ней можно было разглядеть стаи крупных рыб, плававшие с медлительностью эскадры. К реке, возле сваи, где была привязана лодка, спускалась поломанная лестница. Над колесом была перекинута деревянная галлерейка. Сюда выходили неравномерно прорубленные окна. Все это представляло собою нагромождение закоулков, простенков, позднейших пристроек, столбов, балок, перекрытий, придававших мельнице вид полуразрушенной, старой, крепости. Но плющ разросся, всевозможные ползучие растения прикрыли слишком большие прорехи и одели ветхое строение в зеленый наряд. Барышни, гулявшие около мельницы дядюшки Мерлье, зарисовывали ее в свои альбомы.
Со стороны дороги дом был попрочнее. Каменное крыльцо выходило на обширный двор, окруженный амбарами и конюшнями. Огромный вяз у колодца покрывал тенью полдвора. В глубине стоял дом; во втором его этаже виднелись четыре окна, над которыми возвышалась голубятня. Все щегольство дядюшки Мерлье ограничивалось тем, что раз в десять лет он красил фасад своей мельницы. Фасад как раз только что побелили, и в полуденные часы, когда на нем играло солнце, он ослепительно сиял на все село.