Осада мельницы

Дядюшка Мерлье уже двадцать лет был мэром[2] Рокрёза. Его уважали за богатство, которое он сумел накопить. Состояние его, сколоченное по грошам, определяли тысяч в восемьдесят. Когда он женился на Мадлене Гийар, принесшей ему в приданое мельницу, у него не было ничего, кроме рук. Но Мадлене не пришлось раскаиваться в своем выборе — таким молодцом показал он себя в хозяйстве. Теперь он был вдовцом и жил со своей дочерью Франсуазой. Конечно, он мог бы отдохнуть, предоставив мельничному колесу дремать во мху; но ему тогда стало бы скучно и дом показался бы ему мертвым. Он продолжал работать удовольствия ради. Дядюшка Мерлье был старик со спокойным лицом; он никогда не смеялся и тем не менее в душе был весельчаком. Его выбрали в мэры из уважения к его деньгам, а также за ту внушительную осанку, которую он умел принимать, заключая браки.

Франсуазе Мерлье только что исполнилось восемнадцать лет. Она не принадлежала к числу местных красавиц, потому что была довольно хилой. До пятнадцати лет она была даже дурнушкой. В Рокрёзе не могли понять, почему это дочь столь дородных родителей, как дядюшка и тетушка Мерлье, подрастает так плохо и имеет такой жалкий вид. Но в пятнадцать лет, оставаясь попрежнему хрупкой, Франсуаза развилась и стала прелестной. У нее были черные волосы, черные глаза, и в то же время она была вся розовая; рот ее постоянно смеялся, на щеках были ямочки, на ясном лбу всегда как бы сиял солнечный венец. Хоть и слабая (для тех мест), она все же не была худа, отнюдь нет: когда ее называли хилой, просто хотели сказать, что ей не поднять мешка с зерном; она постепенно становилась пухленькой, а со временем должна была сделаться пышной и лакомой, как перепелка. Но постоянная молчаливость отца рано сделала ее рассудительной. Если она все же постоянно смеялась, так это для того, чтобы сделать приятное окружающим. В душе она была серьезной.

Само собой разумеется, что вся округа за ней ухаживала, и не столько из-за ее миловидности, сколько из-за приданого. В конце концов она сделала выбор, вызвавший всеобщее негодование. На другом берегу Морели жил высокий парень по имени Доминик Панкер. Он не был уроженцем Рокрёза. Десять лет тому назад он приехал из Бельгии, чтобы получить наследство, оставленное ему дядей и состоявшее из небольшой усадьбы на самой опушке Ганьийского леса, как раз против мельницы, на расстоянии нескольких ружейных выстрелов. Он приехал, по его словам, с тем, чтобы продать хутор и сразу же вернуться домой. Но, видно, местность эта прельстила его, ибо он тут и остался. Он стал возделывать свой клочок земли, собирал с него немного овощей и этим жил. Он ловил рыбу, охотился; несколько раз лесничие чуть не накрыли его, чтобы составить протокол. Это свободное существование, основа которого была не совсем понятна крестьянам, в конце концов составило ему дурную славу. Его заглаза называли браконьером[3]. Во всяком случае, парень был лентяй, потому что часто его заставали спящим в траве в такое время, когда ему следовало бы работать. Лачуга, в которой он жил на опушке леса, тоже не была похожа на жилище порядочного малого. Если бы оказалось, что он дружит с волками из развалин Ганьийского замка, это нисколько не удивило бы местных старух. Но девушки иной раз все же отваживались заступиться за него — уж очень этот подозрительный парень был хорош собою: стройный и высокий, как тополь, с белой кожей, с белокурыми волосами и бородкой, казавшейся на солнце золотою. И вот однажды утром Франсуаза объявила дядюшке Мерлье, что любит Доминика и ни за что не согласится выйти за другого парня.

Можно себе представить, какой это был удар для дядюшки Мерлье! По обыкновению, он промолчал. Лицо его осталось, как всегда, сосредоточенным, но обычная веселость уже не светилась в глазах. В продолжение недели отец и дочь друг на друга дулись. Франсуаза тоже стала хмурой. Особенно мучило дядюшку Мерлье желание узнать, каким образом этому негодяю браконьеру удалось заворожить его дочь: Доминик никогда не бывал на мельнице. Старик стал наблюдать и обнаружил повесу на том берегу Морели, в траве, где он улегся, притворяясь, будто спит. Франсуаза могла его видеть из своей комнаты. Дело было ясное: они, должно быть, влюбились друг в друга, перемигиваясь поверх мельничного колеса.