Осада мельницы

— Не волнуйся, — сказал он, — постарайся уснуть. Утро вечера мудренее, завтра видно будет.

Уходя, он из предосторожности запер ее. Он был убежден, что женщины ни к чему не пригодны и что они только все портят, когда берутся за серьезное дело. Между тем Франсуаза не легла. Долго сидела она на постели, прислушиваясь к глухому шуму в доме. Расположившиеся во дворе немецкие солдаты пели и смеялись; повидимому, до одиннадцати часов они пили и ели, ибо возня не прекращалась ни на минуту. Время от времени и в самой мельнице раздавались тяжелые шаги — это, вероятно, сменялись часовые. Но особенно привлекали внимание Франсуазы звуки, которые ей удавалось порою уловить из нижней комнаты. Она несколько раз ложилась на пол и прикладывалась к нему ухом. Как раз в этой комнате и был заперт Доминик. Повидимому, он расхаживал взад и вперед от стены к окну, ибо она долго слышала размеренный звук его шагов; потом наступила полная тишина — значит, он сел. Да и во всем доме шумы стали стихать, все засыпало. Когда ей показалось, что дом уснул, она как можно осторожнее отворила окно и облокотилась на подоконник.

На дворе стояла теплая ясная ночь. Узкий серп луны, заходившей за Совальский лес, освещал местность, словно ночник. Длинные тени высоких деревьев смешивались с чернотою лугов, а в освещенных местах трава казалась мягким зеленоватым бархатом. Но Франсуаза не обращала внимания на таинственную прелесть ночи. Она всматривалась в местность, разыскивая часовых, которых немцы, вероятно, расставили кругом. Она отлично различала их тени, тянувшиеся вдоль реки. Против мельницы, на той стороне Морели, стоял только один часовой — неподалеку от ивы, ветви которой окунались в воду. Франсуаза ясно видела его: это был высокий малый, стоявший неподвижно, обратив лицо к небу с мечтательным видом пастуха.

Тщательно осмотревшись, девушка опять уселась на постель. Целый час она просидела в глубоком раздумье. Потом снова прислушалась: в доме не было слышно ни малейшего звука. Она опять подошла к окну, выглянула; но, очевидно, кончик месяца, еще видневшийся за деревьями, показался ей помехой, ибо она снова принялась выжидать. Наконец она решила, что час настал. Стало темно. Франсуаза уже не различала ближайшего часового; кругом словно разлилась чернильная лужа. Она прислушалась мгновение и… решилась. Поблизости, у окна, находилась железная лестница с вделанными в стену перекладинами; она шла от колеса на чердак и некогда служила мельникам для осмотра шестерен; впоследствии механизм был переделан, и лестница уже с давних пор заросла густым плющом, покрывавшим всю эту часть мельницы.

Франсуаза храбро перешагнула через подоконник, ухватилась за одну из перекладин и повисла в пустоте. Она стала спускаться. Юбки сильно мешали ей. Вдруг от стены отделился камешек и со звонким всплеском упал в Морель. Похолодев от страха, она не шевелилась. Потом сообразила, что несмолкаемый гул плотины заглушит на некотором расстоянии весь шум, который она может произвести; тогда она стала спускаться смелее, нащупывая ногою плющ, пробуя перекладины. Достигнув уровня комнаты, служившей Доминику тюрьмой, она остановилась. Непредвиденное затруднение чуть было не лишило ее мужества: нижнее окно было пробито не совсем под окном ее комнаты, в стороне от лестницы, и когда Франсуаза протянула руку, то наткнулась на стену. Неужели ей придется вернуться наверх, так и не доведя своего намерения до конца? Руки ее начали уставать, журчание Морели, доносившееся снизу, вызывало у нее головокружение. Тогда она отковырнула от стены несколько кусочков известки и бросила их в окно Доминика. Тот не услышал; повидимому, он спал. Девушка еще накрошила штукатурки, ободрав себе пальцы. Она совсем уже выбилась из сил и чувствовала, что падает навзничь, когда наконец Доминик осторожно отворил окно.

— Это я, — прошептала она. — Поддержи меня скорее, я падаю.

Она в первый раз говорила ему «ты». Он свесился, подхватил ее и перенес в комнату. Здесь она разразилась слезами, но всхлипывания старалась удержать, чтобы ее не услыхали. Потом Франсуаза сделала усилие и успокоилась.

— Вас сторожат? — спросила она шопотом.

Доминик, еще не пришедший в себя от изумления, что она тут, ответил лишь жестом, указав на дверь. За стеной раздавался храп; повидимому, часовой, поддавшись сну, лег на пол, под дверью, решив, что так пленнику не уйти.

— Надо бежать, — с живостью продолжала она. — Я пришла, чтобы упросить вас бежать и чтобы проститься с вами.

Но он, казалось, не слышал ее. Он твердил:

— Как же это… Это вы, это вы… Ох, как вы меня напугали! Вы могли разбиться.

Он взял ее руки, поцеловал их.

— Как я люблю вас, Франсуаза! Вы так же решительны, как и добры. Я боялся только одного: что придется умереть, не повидавшись с вами… Но вот вы тут, и теперь они могут меня расстрелять. Проведя с вами четверть часа, я буду готов ко всему.

Он привлек ее к себе, и она положила голову ему на плечо. Опасность сближала их. Обнявшись, они забыли обо всем.