— Извините, — продолжал он. — Я так взволнован свиданием с вами... опасностью, которой вы подвергаетесь!.. Надо бежать... бежать со мной!.. Кардинал открыл заговор ваших братьев и хочет насильно выдать вас замуж, из утончённой злобы и мести.
— Зачем вы говорите так громко о таких страшных вещах? — перебила она его шёпотом. — У вас не был такой звучный и сильный голос, когда вы отдавали мне вашу душу и вашу жизнь!
Морис содрогнулся, верное чувство молодой девушки подметило уже несходство между ним и его кузиной.
— Если бы вы едва шевелили губами, — продолжала Камилла, — и то я поняла бы смысл ваших слов... нас могут подслушать... я вас поджидала, чтобы высказаться... я задыхаюсь за этими решётками, вдали от братьев, которые в опасности... от вас... и от Валентины! Я знаю, что она была с вами в Брабанте. По особенному счастью одно из её писем ко мне не было перехвачено. Оно написано из Лаграверского замка, который она намеревалась покинуть тайно вместе с вашим отцом для того, чтобы избегнуть преследований за ваш побег в Бельгию, о котором кардиналу доложился ваш дядя, дом Грело.
Как могла Камилла получить письмо от Валентины с юга Франции, когда та была на севере в Бельгии? Этот вопрос может разрешить сам читатель, вспомнив, что обещала Жермена, оставшаяся в Лагравере, своей молодой госпоже, перед её отъездом из замка. Тайна прояснилась очень просто — письмом с двумя конвертами.
— Валентина не решилась ехать в Париж, — продолжала Камилла, — она так опасалась попасться в руки кардинала вместе со своим отцом. Поэтому она не смогла увидеться со мной. И за меня она сильно боялась, а этот её страх только радовал меня. Чем более мне грозила опасность, тем более приближался час моего избавления, тем скорее я надеялась вас видеть... я полагалась на ваше обещание.
— Я и теперь, ещё обещаю возвратить свободу и голубое поднебесье вашим крылышкам, моя кроткая голубка, попавшая в гнездо змей! — сказал Морис с восторженным увлечением, совершенно забыв на этот раз, что вера в него была внушена Камилле не им самим, а его двойником.
Пока она говорила, он успел подпилить две из железных полос решётки, которая их разделяла. Завершив работу, он разогнул прутья своими сильными руками, легко, словно они были из свинца. В решётке образовалось отверстие — довольно большое для того, чтобы гибкое тело Камиллы могло через него пройти.
— Пойдёмте, — сказал он, — пойдёмте!
Молодая девушка встала на цоколь решётки, но вдруг зашаталась, испуганная и взволнованная. Он взял её на руки бережно, как мать принимает к себе на грудь своего ребёнка, и опустил её на пол залы для посетителей.
— Как вы сильны, Морис! — сказала ему Камилла. — А вы возмужали с тех пор, как мы расстались.
В эту минуту послышались приближающееся шаги в смежном коридоре, который соединял приёмную с внутреннею частью монастыря. Лагравер кинулся к двери, в которую должны были войти, и увлёк за собой Камиллу. Растворенная половинка двери скрыла их обоих.
— Вот моя просьба... — начала было мать Схоластика, входя в освещённую часть приёмной, большая половина которой была погружена во мрак.
Договорить ей не дали. Сложенный вчетверо платок закрыл рот — и глаза привратницы, и в то же время дверь за нею захлопнулась.
Глава XXIX
ПОХИЩЕНИЕ
Полумёртвая от страха, лишённая возможности говорить и видеть, она повиновались машинально. Старая монахиня почувствовала, что с неё осторожно снимают верхнюю одежду, головной убор, ключи — словом всё, что составляло отличительные знаки её должности, из всех визитандинок Святой Марии предоставлявшие одной ей право свободно ходить в город по монастырским делам. Потом мать Схоластика услышала лёгкий треск покрывала, разрываемого пополам, а затем ей крепко-накрепко обмотали ноги и руки, так что она не могла и пошевельнуться.
Когда Морис кончил все эти не совсем благотворительные действия, подле него стояла уже новая привратница, столь же хорошенькая, сколь дурна была предыдущая.
Камилла де Трем, совершенно порабощённая его волей и повинуясь его знакам, надела весь костюм, похищенный у матери Схоластики.
— Она не подвергается опасности, друг мой, не правда ли? — спросила, однако, Камилла, когда старая визитандинка окончательно была связана.
— Никакой, милая Камилла.
— Несмотря на её ложные доносы настоятельнице на бедных белиц, я не хотела бы, чтобы она подвергалась страданиям.
— Она дышит свободно, связана она надёжно, но не перетянута слишком крепко. Во время ужина заметят её отсутствие в трапезной и придут её освободить.
— Зачем мы отнимаем у неё ключи?