Осада (СИ)

– Конечно, нахожусь. Я же не на колесах, иначе уже был бы в Москве. Поэтому жду начала общей паники и массового исхода. Вот тогда и снимусь вместе со всеми. У тебя машина, конечно, есть.

– Да, но не бог весть что.

– Все равно подумай, прежде чем тут задерживаться. Я смотрю, ты сюда переехал недавно совсем. К родителям или друзьям?

– С родителями. Это наш старый дом и их квартира.

– Ясно, с того берега, – он кивнул. – Сочувствую. Никого не потеряли?

– Нет, но редакция…

– Плюнь и разотри, считай уволили за некомпетентность. Или нет, за излишнее рвение, это тебе ближе. По ходу, твоему главреду куда тяжелее все это было пережить, – мужчина будто обладал даром ясновидения. Читал лицо Тихоновецкого как открытый лист. Валентин вынужденно согласился, он как раз сегодня созванивался с Ильей Егоровичем, тот грустно пошутил, что «мертвяки отправили его на заслуженный отдых, видимо всерьез придется думать о запасах на зиму, а не статьи об этом писать». Спросил, как и этот путешественник, куда думает устроиться бывший сотрудник. Валентин отделался шуткой, все про ту же мэрию. На что главред заметил с грустью, мол, сейчас время такое, самое прибыльное дело – вагоны разгружать. Хоть будет что на столе. Некоторые торговцы уже предпочитали обмениваться, а не получать деньги, неважно какие и неважно сколько.

Именно об этом и пошел разговор меж Тихоновецким и путешественником, Архипом Всеволодовичем, оба довольно быстро нашли общий язык, и если Валентин с охотою и некоторым пылом то рассказывал истории о своей жизни, то пытал собеседника, тот на все вопросы и монологи отвечал очень сдержанно, едва ли не безразлично. Что не мешало ему получать некое удовольствие, неразличимое простым глазом, уже от самого факта общения, видимо, путешествие продлилось слишком долго, и скиталец только сейчас получил возможность поговорить спокойно и по душам.

Архип Всеволодович оказался остр на язык и на глаз, точен в оценках и поразительно беспристрастен в суждениях. Тихоновецкий понимал, что сейчас видит перед собой несостоявшегося профессионала от журналистики. Не мог не заметить об этом путешественнику, на что тот даже улыбнулся, самыми уголками губ, будто иначе у него не получалось передавать эмоции.

– Свобода, дарованная бродяге. К тебе никто не пристает, тебя никто не замечает, разве что менты только, – лицо непроизвольно скривилось, но лишь на долю секунды, – но и они только дать пинка под зад или от ворот поворот. Поневоле начинаешь делать собственные выводы и иметь свое суждение на все. Этому не учатся, сынок, до этого доходят. И уверяю тебя, не от хорошей жизни.

– Вы помянули ментов, – «всуе», невесело усмехнулся Архип Всеволодович, – Знаете, мне тоже пришлось от них немало натерпеться…. –Он хотел рассказать о Станиславе Белоконе, но что-то остановило. Какой-то странный звук, сорвавшийся с уст собеседника. Впрочем, лицо Архипа Всеволодовича как  и прежде не отражало ни малейших эмоций, как ни старался разглядеть в нем хоть какие-то переживания Тихоновецкий, ведь, в самом деле, не просто же так вырвалось из груди. Неловкая пауза, продлилась достаточно долго.

– Милиционер родился, – попытался прервать ее Валентин шуткой. Не слишком удачной.

– Не дай бог, – ответил путешественник. – И так уж настрадались от них. Ну да теперь-то все кончается. И власть их и весь их род.

– Ну не только их… – и тут же замолчал, разом все поняв. Архип Всеволодович посмотрел на него, решая про себя, взвешивая, продолжать или нет. Ведь сказанные слова побудили к беседе, все  с самого начало побуждало именно к этому разговору, и теперь остановиться на полпути, на самом краю казалось невозможным. Он вздохнул и посмотрел на Тихоновецкого. Журналист не отвел взгляд. Архип Всеволодович начал:

– Я зря наговорил, ну да ладно. Менты все равно разбежались. Да и ты не пойдешь, тебе интереснее послушать, чем постучать. Сам замаран перед ними, а замараться перед ментом, что чихнуть, не заметишь, а и заметишь, уж поздно. Да и потом… – он замолчал ненадолго. – Дело такое: мерзкое, пакостное. У меня жену и дочь убили и изнасиловали, – наконец, произнес скиталец и замолчал надолго.

– Может, наоборот? – робко спросил Тихоновецкий, когда неприятный холодок замер, пробежавшись по спине.

– Как сказал, так и было. Собственная безопасность три месяца разбирала, что там случилось, и в каком порядке, сумели бы сообразить за столько времени. Вот только этот наряд, четверо их было, отделался строгачом с занесением, отстранением от работы на полгода и лишением премии. Всё.

И снова голос не возвысился, не поднялся до истерических высот. Валентин искоса посмотрел на Архипа Всеволодовича, на его непроницаемое лицо, ему стало нехорошо.

– У нас бы… – пробормотал Валентин, не в силах слушать ватную тишину, наступившую после слов скитальца, но не закончил фразы. Да нет, у них все тоже самое, последний раз милицию привлекали к ответственности, давали какой-то срок в седьмом году. За ограбление банка. Полтора года.