Осада (СИ)

– Да везде одно, – утешил его все тем же ровным, не дрожащим голосом Архип Всеволодович. – все мы под ментами ходим. Сейчас уже нет, но прежде, да прежде страшно было.

– А зомби? – он не ответил, покачал головой, чему-то усмехнувшись. – Будто с ними легче.

– Понятней. Их можно убивать. Даже разрешено. Может, и вам мэр потрудится оружие выдать, когда поймет, что только этим его власть удержать можно. Сейчас килограмм картошки стоит как обойма к пистолету Макарова. Потому что картошку еще надо довезти с полей, а пистолеты… да их тут в частях полно, можно сходить в казармы внутренних войск, пошуровать, может осталось что. Я так себе «Вальтер» накопал. Не знаю, зачем он мне, но может, обменяю на что.

– А как же…

– Пока человек в толпе, он не пропадет. Толпа защитит. Это хорошо, сейчас люди столпились, а то прежде достаточно было появиться менту, и все, никакой толпы. А сейчас даже в них стреляют. И ничего. Потому как их власть кончилась, они это понимают и предпочитают защищать себя ото всех. Или маскироваться под гражданских. Вот смотри, вон один такой идет, – и Архип Всеволодович кивнул в сторону улицы на проходящего лысеющего мужчину с изрядным пивным брюшком. – Я их породу чую. У меня, после того как эти выродки мою семью истребили, на них чутье выработалось. Они ведь сперва меня хотели во всем обвинить. Не вышло.

– Они откуда были?

– Местные. Да и не все ли равно откуда. Все менты одним миром мазаны. Все одинаковы, все нелюди. Как и мертвецы. Вот только в мертвецов можно стрелять, а в этих до сих пор ни-ни.

– Вы стреляли? – догадался Валентин.

– Отомстил, – коротко ответил скиталец. – А как иначе. Если никто, кто, кроме меня. Да и на что я, если они еще живы, – и не останавливаясь продолжил рассказ: – Мы с одним парнем сговорились, у него тоже девушку из того же отделения изнасиловали, избили и выбросили за городом. У нее приступ сделался, что-то вроде амнезии, или нервного шока, я в этих вещах не шибко разбираюсь. Только она ни лиц, ни отделения не запомнила, где ее брали и били. Девушка эта одного чеченца наняла, он вроде к нам в город все равно мстить кому-то приехал, а, может и нет, неважно. Дала денег, он покобенился, но согласился. Долго искал, выяснял, через своих людей, через ментов, но нашел. Знаешь, мне показалось, он влюбился в нее, пока искал. Потому, как когда нашел, то… это он мне потом рассказывал, уже перед последней встречей. Словом, когда нашел тех ментов, такую радость испытал, что сам удивился, как на крыльях к ней полетел. А она, кажется, так и не поняла. Или не решилась признаться. Или не посмела, ведь они все равно конченные люди, все кто против власти выступал, все конченные. Сами себе приговор кровью подписывали. Ну да что мне говорить.

Валентин молча кивнул, посмотрел на Архипа Всеволодовича. Почему-то подумал: странно, отчего он не слышал об этом случае в Череповце. Или не помнит? За прошедшие годы столько всего было, столько боли, грязи, мук, что кому-то эта волна восставших действительно может показаться очистительной. Пускай она всех затронет, пускай пройдется по их собственным головам, неважно. Но ведь и тех смоет, ради кого они жили столько времени – лишнего времени, напрасно отпущенного после смерти бесконечно близкого человека кем-то из числа неприкасаемых. Уже само стремление поднять на них руку преступление, осуществление же его, настолько безумная мечта, что, пожалуй, сродни геройству.

И вот некоторые осмеливались противопоставить себя системе, всей системе, столь старательно выстраиваемой годами. Валентин не мог их понять, но не мог и осудить.

– Мы с пареньком странно сошлись. Он молодой был, наверное, только двадцать стукнуло. Ей немногим больше, она институт до того случая заканчивала, оттого он всегда хотел казаться чуть старше, ну да молодым людям это свойственно. Вот так стакнулись у отделения, оба с такими понятными намерениями, что уж не скроешь. С такими глазами, что поневоле выдают. Странно, что когда беседовали, прямо под окнами, нас тут же не взяли. Хотя им не до этого было, они вовсю католическое Рождество справляли, гудели от души. Он тогда и предложил мне устроить им подарок на новый год, я забыл сказать, все это зимой восьмого происходило.

– Значит, два с половиной года. Я не припоминаю.