Осада (СИ)

– Вообще-то есть еще и обслуга. Народ, так сказать. Он выходит на улицу, покупает еду, товары, может и подхватить и занести. А поскольку ключи от всех дверей у народа, даже мертвый вспомнит, как попасть в любую дверь, пока выключен свет и все в своих постелях.

Странно, я произнес это, даже не почувствовав того, что сказал, а вот Денис Андреевич явственно вздрогнул всем телом. Пробормотал что-то под нос об усилении ответственности и безопасности, про то, что «правильную тему подняли, Артем, спасибо, про народ-то мы как-то не подумали» и немедля позвонил Пашкову, сообщив о «рацпредложении Торопца». Разговор длился недолго, вместе со мной президент вышел из кабинета, отправляясь на встречу с премьером. Мне остро захотелось спросить, как же так получилось, что мы вот так запросто потеряли все и почти всех там, в хорошо охраняемых поселках. У президента не решился, не стал беспокоить и премьера. За вопросом отправился к Нефедову. Он сыскался нескоро, он утром делал доклад на заседании  узкого состава, а потом словно испарился, вроде и был в здании правительства, но никто его не видел. Наконец, я обнаружил директора ФСБ в комнате отдыха министра иностранных дел, должность, ставшая никчемной неделю назад, но занимаемая до вчерашней ночи, когда и сам министр, как и моя мама…

Я осторожно поскребся в приоткрытую дверь и попросил разрешения войти и поговорить. Нефедов долго смотрел на меня, но затем кивнул.

– Палата с ума сходит, – зачем-то начал он. – Думцы устроили в своем здании косметический ремонт: замену люстр, дверей, ковровых дорожек, еще чего-то по мелочи. А сегодня же сами побоялись приходить, кому-то якобы привиделся мертвец, меняющий таблички на дверях. Потребовали от меня прошерстить здание…. Действительно, хоть бы там мертвец и появился, все проку больше, – и перебивая себя, спросил: – Так о чем вы?

Я объяснил. Нефедов указательным пальцем почесал переносицу, задумчиво оглядел комнату, небольшую метров пятнадцать, диван, два кресла, журнальный столик, шкаф с книгами, домашний кинотеатр с аккуратно разложенными дисками, большею частью релаксационными видами. Наконец, ответил:

– Вы хотите и там побывать, на месте? – внутренне содрогнувшись, понимая, что увижу в этом случае, я кивнул. Не одному, главное быть там не одному. Тогда куда легче. Владислав Георгиевич будто прочел мои мысли, хотя почему будто бы, кажется, они достаточно ясно читались на лице, потому ответил просто: – Лучше будет, если мы с вами туда поедем. Я просто покажу, вы всегда можете повернуть обратно.

– Да некуда поворачивать, – мне ясно представилась картина вчерашнего собственного сидения у телефона, пустой квартиры, она и прежде была пустой, но я не замечал этого, покуда не оказался выжран изнутри поразившим в самое сердце известием. С сердца и началось пожирание, а потом… потом я ничего и не чувствовал, нечем оказалось ощутить сковавшую члены боль бесконечной потери, последней из возможных и самой сильной из мыслимых. – Некуда.

Он кивнул в ответ. Сжал мне плечо.

– Кто еще там остался? – хрипло спросил я, пытаясь отогнать мучительные видения, нежданно ворвавшиеся в мозг.

– Многие. ФСО взбунтовалась… ладно, теперь все равно, – и совершенно неожиданно, хотя и понятно, почему, продолжил: – Родители Марии Александровны так же обратились. Атака оказалась одновременной на оба города. Что подтверждало мою теорию, помните, я говорил… да что проку, – резко парировал он себе.

– А что Мария Александровна, она как?

– Пока не в курсе, я не посмел сказать. Связь с Питером прервана, надеюсь временно. Мы все на что-то надеемся, теперь только это и осталось, – и в ответ на мой немой вопрос, резко встряхнувшись, ответил: – С ней ничего не случилось. Она выехала в Москву за несколько дней до происшедшего. Можете обвинить меня, я уговорил.

– Вы не могли знать, – безвольно ответил я, скорее, себе, нежели ему.

– Подозревал, если хотите.

– А сейчас…

– Сейчас она с ним. С позавчера, –  Я кивнул: так вот почему Денис Андреевич покинул свое заточение и стремительно вернулся в дела, к окружению, словно утопающий, схватился за последнюю соломинку, и вырвался из плена вод. Вцепился, пытаясь не отпустить снова, такую маленькую, казалось, совсем беспомощную. Но державшую его все прежние годы. И только после смерти дочери, чудовищного удара для обоих, винящих в нем каждый свою половину, соломинка стала выскальзывать из рук. Последний раз, как я понимал, едва не ушла совсем, но все же вернулась. Возможно, не совсем ради него самого…

– И довольно об этом, – он неожиданно поднялся и вышел из комнаты отдыха. В дверях остановился, будто что-то позабыв, взглянул на меня, бездвижно сидящего в кресле. – Я вам позвоню… тогда, – прибавил Нефедов, прежде чем уйти окончательно. Я кивнул, именно тогда, как за ним закрылась дверь. И снова провалился в пустое сидение, на сей раз в чужом кабинете, непонятно чего ожидая. Спохватился, только когда прошло часа два с момента нашего разговора. И поехал обратно.