Оседлавшие Пегаса

Не трогать было вам народа,
Чужеязычны наглецы!
Кому не дорога свобода?..
И наши смурые жнецы,
Дав селам весть и Богу клятву,
На страшную пустились жатву…
Они – как месть страны родной —
У вас, непризванные гости:
Под броней медной и стальной
Дощупались, где ваши кости!
Беда грабителям! Беда
Их конным вьюкам, тучным ношам:
Кулак, топор и борода
Пошли следить их по порошам…
И чей там меч, чей конь и штык
И шлем покинут волосатый?
Чей там прощальный с жизнью клик?
Над кем наш Геркулес брадатый —
Свиреп, могуч, лукав и дик
Стоит с увесистой дубиной?..
Скелеты, страшною дружиной,
Шатаяся, бредут с трудом
Без славы, без одежд, без хлеба,
Под оловянной высью неба,
В железном воздухе седом!

В полдень 7 ноября русские войска штурмовали Дорогобуж. Укрепленные высоты города брали лобовой атакой. В город ворвались, когда он уже начал гореть, но усилиями солдат пожар был потушен. Помог в этом и вдруг поваливший снег.

Глинка с восхищением писал о героизме солдат и офицеров, проявленном в этом сражении:

«Надо видеть наших солдат, без ропота сносящих голод и стужу, с пылким рвением идущих на бой и мгновенно взлетающих на высоты окопов, чтоб иметь понятие о том, как принято освобождать города своего Отечества!

4-го егерского полка майор Русинов, получив рану в руку при начале штурма, велел поддерживать себя солдатам и продолжал лезть на вал. Через несколько минут ему прострелили ногу, и солдаты вынуждены были снести его в ров. Но этот храбрый офицер до тех пор не приказывал уносить себя далее и не переставал ободрять солдат, пока не увидел их уже на высоте победителями».

Спустя два с небольшим месяца, Фёдор Николаевич оказался опять в родных местах. Обращаясь к брату Сергею, он писал из Дорогобужа: «Представь себе, друг мой, что я теперь только в 60 верстах от моей родины и не могу заглянуть в неё!.. Правда, там нечего и смотреть: все разорено и опустело! Я нашёл бы только пепел и развалины; но как сладко ещё раз в жизни помолиться на гробе отцов своих! Теперь сходен я с кометою, которая не успеет приблизиться к солнцу, как вдруг косвенным путём удаляется опять от него на неизмеримые пространства».

Целую неделю, с 8 по 14 ноября, отряды генерала Милорадовича продвигались к Смоленску боковыми, неизвестными путями, через леса и болота. На большую дорогу к нему они вышли в районе деревни Ржавки. Французы двигались спокойно и весело, согретые неожиданно наступившей оттепелью. Между колоннами тянулись обозы, наполненные награбленным добром.

Милорадович приказал атаковать. Несмотря на превосходство в силах, неприятель мгновенно был сбит с дороги и начал отступать, прикрываясь легкой артиллерией, поставленной на высотах. Ближайшие леса и наступившая вскоре темнота скрыли противника.

Следующие три дня, 16–18 ноября, прошли в беспрерывных сражениях, на дороге между Смоленском и Красным. Позднее Фёдор Николаевич писал об этих днях: «С каждою утреннею зарёю, коль скоро с передовых постов приходило известие, что колонны показались на большой дороге, мы садились на лошадей и выезжали на бой».

Особенно удачным для русского авангарда оказался последний день сражения под Красным. В этот день отряд Милорадовича совершенно разгромил тридцатитысячный корпус маршала Рея.

В результате четырехдневных боёв, по сведениям Глинки, французы потеряли около двадцати тысяч убитыми, двадцати двух тысяч пленными и шестьдесят пушек. «Поля города Красного в самом деле покраснели от крови», – записал после окончания боев Глинка. Русским достались многочисленные обозы, которые были набиты шубами, бархатами, парчой и деньгами. Тотчас среди разбитых фур, изломанных карет и мёртвых тел закипела торговля. За сто рублей бумажными деньгами продавали мешок серебра. Но охотников до него не находилось, так как не на чем было везти многопудовый груз. По поводу трофеев Фёдор Николаевич записал: «Лавров девать негде, а хлеба – ни куска! Там, где меряют мешками деньги, нет ни крохи хлеба! Хлеб почитается у нас единственною драгоценностью!»