Осень ацтека

— Больше ты не будешь торговать с белыми людьми, — заявил я старику. — Мы идём на Тоналу, чтобы избавиться от них навеки. Всякий из вас, кто захочет пойти с нами — и помочь нам убивать белых людей, — может это сделать. Добро пожаловать в моё войско. Всякий, кто не захочет, будет предан смерти прямо здесь, не сходя с места.

— Мой господин, — промолвил старик умоляющим голосом, — у нас не было никаких раздоров с белыми людьми. Мы торговали с ними, и они всегда платили по справедливости. С их приходом наше благополучие возросло как никогда...

— Мне слишком часто приходилось выслушивать этот довод, — прервал я старца. — Лучше послушай меня, потому что больше я повторять не стану. Белых людей на нашей земле скоро не останется, ни честных торговцев, ни кого бы то ни было. Ты видел, как я поступил с собственными людьми, позволившими себе легкомысленно отнестись к моим словам. Поэтому пусть те, кто готов пойти с нами, заявят об этом сейчас.

Старик повернулся к своему народу и беспомощно развёл руками. Несколько мужчин и юношей и две или три крепкие женщины, одна из них с ребёнком-мальчиком, выступили вперёд и совершили жест целования земли. Старик печально покачал головой и сказал:

— Я так стар, что не могу не только сражаться, но и маршировать. Но будь я даже молод, то и тогда не согласился бы покинуть землю отцов своих. Делай что хочешь.

Не могу сказать, что мне так уж этого хотелось, но я снёс ему голову испанским стальным мечом, после чего все мужчины, юноши, а также большая часть женщин и молодых девушек выступили вперёд и совершили жест тлалкуалицтли. Только четыре женщины с младенцами на руках и малыми детьми, цеплявшимися за их юбки, остались стоять на месте.

— Тенамаксцин, — вмешалась похожая на койота Бабочка, и в голосе её звучало беспокойство, которого я от неё никак не ожидал, — это ни в чём не повинные женщины и крохотные дети.

— Ты убивала и других точно таких же, — напомнил ей я.

— Но то были испанцы!

— Эти женщины могут говорить. Эти дети могут указать на нас врагу. Мне не нужны живые свидетели.

У Бабочки была только аркебуза, поэтому я протянул ей свой запасной меч — подвешенный к седлу макуауитль с обсидиановым лезвием.

— Давай. Вообрази, что это испанцы.

И Бабочка выполнила приказ, хотя и неловко, потому что ей явно не хотелось этого делать. В результате смерть её жертв оказалась более мучительной, чем кончина погибших ранее. Каждую из женщин Бабочка убивала не одним, а множеством рубящих ударов, и к тому времени, когда с ними было покончено, кровь пролилась столь обильно, что стекла в пруд и окрасила воду у берега в красный цвет. Селян, которые сдались мне сами, — все они заходились в рыданиях, — присоединили к толпе наших рабов, приказав не спускать с них глаз, на случай, если они вдруг захотят сбежать.

Лишь когда мы уже удалились на значительное расстояние, Ночецтли набрался смелости, чтобы заговорить. Он нервно прокашлялся и сказал:

— Тенамаксцин, эти разведчики были нашими соотечественниками. И не просто соотечественниками, но жителями нашего родного города.

— Я убил бы их, даже будь они моими родными братьями. Да, по моей вине мы лишились четырёх хороших воинов, но зато я обещаю тебе, что с этого дня никто не позволит себе отнестись к моим приказам, как те четверо.

— Да уж, — согласился Ночецтли. — Но те куанауата, которых ты приказал убить, — они не выступали против и вообще не сделали тебе ничего дурного.

— В душе они были такими же приспешниками испанцев и так же зависимыми от них, как и Йайак. Поэтому и выбор я им предоставил такой же, как и воинам Йайака. Эти люди сами выбрали свою судьбу. Послушай, Ночецтли, у тебя нет преимущества христианского обучения, какое я получил в молодые годы. Священники любили рассказывать нам истории из анналов своей религии. Особенно им нравилось пересказывать деяния и изречения своего божка по имени Иисус Христос. Я помню одно из его изречений: «Кто не со мной, тот против меня».

— И ты, Тенамаксцин, решил не оставлять свидетелей, которые видели наше войско. Это я понимаю. Но и ты должен понимать, что в конце концов испанцы всё равно неизбежно узнают и о нашей армии, и о наших целях.

— Аййо, конечно, узнают. И пусть узнают, это входит в мои намерения. Пусть они дрожат, а мы будем смеяться. Но я хочу, чтобы белые люди узнали лишь о том, что армия существует, — это будет держать их в неуверенности, в смятении, в ужасе. И я вовсе не желаю, чтобы им стали известны наша численность и наше вооружение, чтобы они знали, где мы находимся в данный момент и по какому маршруту движемся. Нет уж, пусть испанцы пугаются всякого неожиданного шума, шарахаются от теней, пусть видят врага в каждом незнакомце и покрываются холодным потом, услышав шорох за спиной. Пусть им покажется, будто мы злые духи, будто мы бесчисленны, будто нас невозможно обнаружить, тогда как нам ничего не стоит нанести удар когда угодно и где угодно. И свидетелей, способных сообщить им что-то другое, не должно быть.

* * *