Осень и Ветер

Ладно, чихать я хотел на все его сдвиги, но отдохнуть пару дней и правда можно, тем более, что я уже и забыл, когда был в отпуске в последний раз. Тем более, если меня и правда оставят в покое, и я, наконец, закончу читать ту книгу, которую мы с Осенью разбираем на цитаты и сбрасываем их друг другу сообщениями.

— Спасибо, Наиль! — Ян хлопает меня по плечу и, стряхивая с волос мелкий дождь, несется обратно к машине. — Прости, мужик, через два часа рейс.

— Да вали ты уже, — беззлобно пинаю его вслед и, как только машина Яна исчезает, набираю Осень.

Мне правда хочется, чтобы это странное свидание вслепую уже, наконец, началось.

Глава пятнадцатая: Ветер

Мы гуляем в парке два часа. Два часа, блин.

И я не замечаю, как проносится это время. Только изредка делаю мысленный пометки, что второй раз натыкаюсь на одну и ту же скамейку со сломанной третьей доской или выхожу на небольшую площадь, ставшую практически зеркальной от обильного дождя. Значит, я уже ни раз прошелся по этим аллеям, но если бы не моя склонность все и всегда подмечать и запоминать, я бы даже не заметил.

— Ты мне дождь наколдовал, вредный Ветер, — делано сетует Осень.

— Надеюсь, ты сделала, как я сказал, и сменила обувь. — Я придерживаю ручку зонта плечом, доставая сигарету и разглядывая ее незажженный кончик так, словно держу в руке бикфордов шнур к раку легких. Нужно и правда завязывать.

— Звучит как приказ, — осторожно дразнит она.

Я научился распознавать некоторые ее эмоции по одним только интонациям. Думаю, что научился, или же она просто хорошая актриса.

— Конечно, как приказ, детка, — подыгрываю я.

На самом деле во всех отношениях с женщинами я всегда веду. Либо они принимают мои правила, либо идут известным маршрутом. Все эти идеи равноправия мне, мягко говоря, не близки. В прошлом, где я был идиотом, верящим в женскую верность, я видел свою жизнь именно такой: я — глава семьи, а моя женщина всегда в надежной защите за моей спиной. Пусть развивается, пусть занимается любимым делом или не работает и посвящает себя хобби и воспитанию наших детей, но все решения я буду принимать сам.

Такой я видел свою жизнь с Лейлой. Но такой она уже никогда не станет ни с одной другой женщиной. Максимум, на что я когда-нибудь отважусь — заведу кота. Возьму какого-то потрепанного жизнью бродягу с порванным ухом и буду смотреть, как он заплывает жиром от сытой жизни и безделья.

— Ты в курсе, что тиран, Ветер? А как же свобода выбора? — Она не пытается перенести нашу расслабленную болтовню в плоскость споров о том, о чем можно спорить вечность, но точно хочет развить тему.

— Я в курсе, что женщина должна быть женщиной, а мужчина — мужчиной, а не соской, которая не в состоянии взять ответственность за свою женщину и свою семью. Знаешь, кто придумал феминизм? Некрасивые старые девы, которым было просто пипец, как обидно, что о них некому позаботиться. Проще на каждом углу кричать: «Я — независимая женщина», чем признать, что поезд ушел и она не успела запрыгнуть даже в последний вагон.

Осень берет паузу, и я не тороплю. Пусть обдумает мои слова. Почти интересно, что за ответ я в итоге услышу.

— Я устала быть сильной, Ветер, — произносит Осень с легкими нотками грусти. И в мыслях нет подумать, будто она жалуется. Скорее, просто пытается сказать о том, что действительно причиняет боль. — Помнишь, как в старом фильме? «Москва слезам не верит»? Когда добьешься всего в жизни, иногда волком выть хочется.

— Почему ты одна, Осень? — Не верю, что такая умная, интересная женщина не привлекает мужское внимание. Тем более, хозяйка ночного клуба. И ребенок во всем этой — просто часть ее прошлого, а никак не лежачий полицейский на пути потенциальных женихов.

— Потому что я сижу внутри своей ракушки, Ветер. Там спокойно и тихо. Никакой шторм не страшен.

— Там нет жизни, детка.

— Но нет и разочарований, слез, измен. Нет людей, который приходят, причиняют боль и исчезают, даже не сказав ничего на прощанье.

Это так похоже на меня самого, что я все-таки достаю зажигалку и закуриваю.

— Расскажи мне, что случилось с твоим мужем, Осень.

Я стою под насквозь мокрым желтым кленом, в одном моем ухе играет какая-то японская флейта из списка мелодий, в другом — голос Осени. И я словно смотрю альбом с фотографиями ее жизни. Она не отягощает рассказ подробностями, наоборот: как будто нарочно избегает их, словно играет в «Сапера» и боится ошибиться на решающем ходу.

Мое терпение взрывается, когда Осень рассказывает, что сразу же, как вышла из ЗАГСа, где им с бывшим подписали бумажку о разводе, у нее начались схватки. И что дочь родилась раньше времени почти на два месяца. И что это ее вина, потому что много нервничала и много плакала.

— Осень, не плачь, — прошу я, до хруста костяшек сжимая ручку зонта в кулаке. — Пожалуйста, детка, не плачь.

Я бы убил ее бывшего. Убил и нахрен закопал куда поглубже. Но какой теперь от этого смысл? Ничего удивительного, что она столько лет сторонится мужчин.