Осень и Ветер

— Мне уже не больно, Ветер, — она всхлипывает, хоть очень старается скрыть это. — Но он снова вернулся и хочет видеться с дочкой.

— Шли его на хуй, — безапелляционно говорю я. Нет, не говорю — требую. — Мудаки, Осень, никогда не исправляются. Мудачество — оно, как плесень, невозможно вычистить до конца. Останется хоть с полногтя — и через пару месяцев зарастет нахрен все.

— Ветер? — Наконец-то я снова слышу ванильную нежность в ее голосе. — Ты потрясающий.

— Еще бы, детка, — посмеиваюсь я и поднимаю повыше ворот пальто. — Пойдем пить кофе, Осень.

— Возьмешь меня за руку, Ветер?

Это смущение — оно такое неподдельное, что таранит куда-то в область солнечного сплетения. Я выставляю перед собой ладонь с растопыренными пальцами, представляя, как Осень прикасается к ней. Воображение дорисовывает узкую ладошку с аккуратным коротким маникюром. Возможно, у нее пара колец, но это что-то изящное, элегантное, а не бижутерия а ля команчи на тропе войны.

— Давай свою руку, моя Осень, и прыгай под зонт — места хватит для двоих.

Сегодня она ведь и правда только моя.

Я выбираю первое же попавшееся кафе: пока гулял, успел промерзнуть и мне в принципе без разницы, где согреться. А кофе в принципе готовят почти одинаково во всех мало-мальски нормальных заведениях.

Но выбор оказывается очень даже ничего: это небольшая кафешка, специализирующая именно на кофе и сладостях. И даже есть один свободный стол у панорамного окна. Сразу замечаю табличку «У нас не курят» и с сожалением прячу зажигалку в карман. Что-то и правда частенько стал тянуться за сигаретой.

Девчонка-официантка приносит какое-то смешное меню с единорогами и уже собирается уходить, чтобы не надоедать мне, пока я буду делать выбор, но мне не нужно столько времени. Останавливаюсь на американо и куске «Эстерхази».

— «Эстерхази»? Серьезно? — слышу в трубке удивленный голос Осени.

— Детка, пора бы запомнить, что я сладкоежка.

— Не в этом дело. Вот.

Слышу какую-то возню и щелчки, и через пару секунд получаю сообщение с фотографией: огромный кусок того же самого торта на тарелке в пастельную клетку. Это просто какая-то чертовщина. Потому что даже сладости нам нравятся одни и те же.

— Хватит подслушивать у меня в голове, Осень, — изображаю строгость я. — Ну кофе-то ты точно заказала другой.

— Латте, — отвечает она, хоть я и так успел запомнить, что Осень любит немного сладкий кофе, обязательно со сливками. И уже по меньшей мере раз сто пыталась уговорить меня попробовать что-то под названием моккачино. Пока безрезультатно, но кто знает, сколько еще я продержусь. — Кстати, спасибо за заботу, Ветер: дождь такой сильный, что мои ноги тебе безмерно благодарны за сухость и комфорт.

Мне почему-то хочется сказать, что я еще и не начинал заботиться, но вместо этого я перевожу разговор на книгу. Мы читаем фентези про какого-то безумного мальчишку, который мстит врагам, убившим его семью и уже на десятой странице торжество его справедливости выливается во вколачивание гвоздей в голову продажного священника. То есть, мы эту книгу уже почти дочитали и то, что вначале казалось сущим трэшем, под конец превратилось в отличный детективный фэнтези-триллер. Еще и по самые не балуйся нашпигованный сильными цитатами.

— Спасибо за книгу, Осень, — говорю я, когда мы останавливаемся на обсуждении предпоследней главы — до конца осталось два десятка страниц и я уверен, финал мне понравится.

— Я знала, что она тебе понравится! — радуется Осень.

— Честно говоря, я удивлен, что она понравилась тебе.

Когда эта сумасшедшая женщина предложила начать читать одну книгу, я даже не знал, как отделаться. Был уверен, что меня ожидает какая-то сопливая бабская хрень вроде тех дешевых сериалов, что показывают по телеку после шести часов вечера — все мои медсестры на это время буквально прилипают к телевизору.

— Ну, я выбирала между «Принцем терний» и «Пятидесятую оттенками серого», но прежде, чем приступать к изощренному насилию над твоим мозгом, решила сперва тебя подготовить.

Мне кажется, мы знакомы сотню лет, но при этом я не могу предугадать, что она скажет в следующий раз. Осень умеет шутить и умеет не обижаться на мой грубоватый юмор, не пытается закрыть мне рот, когда я рассказываю о работе и машинально начинаю материться, как сапожник. Осень умеет слушать и умеет говорить так, чтобы мне хотелось ее слушать. Мне кажется, что нам будет комфортно даже в полной тишине, главное, чтобы телефон был плотно прижат к уху.

А еще ей удается меня разговорить. Взять за руку и вести в выжженную пустошь моего прошлого, куда я сам, честно, предпочитаю ни ногой. И сам не замечаю, как рассказываю ей о своем прошлом: о женщине, которую любил, о том, как хорошо нам было вместе, какие огромные планы на будущее мы строили. Я не вспоминаю о том плохом, что было потом. Просто под звук ее голоса в фоне грустной арфы[1] из наушника, улыбаюсь своему прошлому. Эта боль ранит, но она нужна мне, как воздух.

— Ты первая, кому я об этом рассказал, — признаюсь я, снимая ложкой миндальные хлопья с десерта. То, что нужно, чтобы подсластить горечь воспоминаний.