Осень матриарха(СИ)

- Так о чём я? Говорилось о моём ренегатстве - переходе на сторону другой религии, если считать ею саму Оддисену. О бунте. О бегстве. Любопытно мне, как даже имеющий семьдесят семь пядей во лбу сумеет укрыться от ветра, которым он дышит и который сам дышит везде, где захочет. Даже в Стране Эро, где, по достоверным сведениям, лишь один город, зато большой и вполне цивилизованный - пресловутая Роза Мира с её небоскрёбами и многорядным движением на улицах, Мекка плюс Медина туристов, а всё остальное - кочевья и перекочёвки.

Нет. Я не сумела бы уйти без ведома легенов, но могла попросить высоких не следить за мной. Могла пройти, куда мне надо, и под землёй: расчищенные туннели доходили до стен тайного укрытия. Но я поднялась наверх в сопровождении оставшегося побратима. В последние дни Керм следовал за мной неотступно.

"И уже тогда догадывался, что происходило с моими мужчинами, в отличие от меня самой, - думала Та-Циан, бросая своим пелеситам очередную приваду. - Хотя за полным раскрытием тайны понадобилось паломничать в Рутен".

- Чего я хотела? Отгородиться ото всех, как делают царственные вдовы. Облачиться в траур души и тела. Выждать наедине с собой, прежде чем ступить на ночную дорогу, которой так устрашился Джен напоследок.

Аньда провожал меня до самого потайного убежища, потому что его он не выдал бы никому, даже старшему из легенов. Почему - узнаете чуть позже. Да и выдавать оказалось нечего: уже пройдя внутрь камина и наполовину укрывшись за подвижной стеной, я подожгла фитиль, ведущий к заряду. Шпур, узкая скважина в теле скалы, был просверлен заранее самим Дженгилем. Да, помимо прочего, Керм должен был увести мою кобылу: не оставлять же было хорошую лошадь бродить где попало.

Главная Дженова ухоронка изменилась мало: так же нависал потолок, так же слегка пахло сероводородом. На завитках каменной мебели ни пылинки, от пола исходит внесезонное тепло, вода в чаше налита с краями. Некто заранее навёл порядок на складе, поставил несколько безделушек на выступ, служащий столом, выложил на видное место свечу в подсвечнике, огниво и светодиодную лампу в виде полусферы: чтобы зажечь, достаточно было нажать на широкий прозрачный колпак. И вот что еще: рядом с нею лежала книга, написанная на полузабытом мною арабском. Старинные стихи...

Меня здесь ждали. Дженгиль не напрасно перекодировал замок: он уже тогда собирался уйти. До убийства побратима. Не желая развязывать ещё и этот узел, хотя пришлось.

А заботился он не об одной мне. Не так скоро, но я поняла, почему. Моё подспудное желание и хотение Дженгиля, выраженное в словах, соединились в момент, когда мы с ним играли на жизнь и смерть, когда все земные вероятности танцевали на острие ножа. Наверное, оттого мы и подписали приговор одинаковой крылатой латынью.

Это была моя воля. Как и предрекал Хорт, безрассудно, поперёк любых установлений, в миг, когда рушилось всё, что было мне дорого, и душа моя нигде не находила опоры, и сама я думала лишь о том, чтобы уйти из-под любого крова и от любой защиты, - я зачала ребёнка. Суда по тому, что он укоренился и жил, то была дочь. На сей раз настоящая.

Стало ли это для меня потрясением? Нисколько. Плоть знает о таком раньше, чем разум хотя бы начинает догадываться. Я охотно погрузилась в рутину: спала сколько хотелось, готовила еду из здешних сублимированных сухарей, меняла постельное бельё, содержала себя в чистоте. Как пишут учёные, жизненный ритм под землёй замедляется - доказательство нашей инопланетности. Или того, что Земля со временем усохла, как апельсин, и вращается относительно быстрее. Также я по многу раз наведывалась в кладовые и разбирала, перетасовывала запасы: каждый найденный предмет был обыденным открытием. Думаю, в темноте и тишине вещи охотнее раскрывают свою суть. К тому, кто не напрягает рассудок, понимание приходит само.

Никогда не любила покоя, но этот приняла охотно: он мог научить. Книга тоже. Естественно, в первый же день я погрузилась в классические стихи. Без словаря, распутывая контекст. Арабское узорное письмо похоже на иврит тем, что там нет гласных букв. И в корне отличается от него, потому что нет и согласных букв, обычных для слогового письма, - то, что там имеется, именуется харф и более сходно с древнегреческой морой. Есть три употребительных гласных фонемы и три варианта каждого харфа, но какой бы ты ни выбрал - тебе придётся петь его, словно стихи. И смысл текста оттого становится непривычно глубок и многослоен.