Осень отчаяния

А потом Лика устало прикрыла веки и тяжело вздохнула. Присела на Пашин стул и начала есть его пельмени. Так после ухода мамы отец пил водку, с таким же равнодушным лицом заливал в себя стопку за стопкой. Лика же запихивала в себя горячие пельмени. А Паша почему-то почувствовал себя снова виноватым – ведь мама ушла от них из-за него, и Лика ушла от мужа из-за него.

– Ты будешь? – Лика вдруг кивнула на тарелку.

– Прости. Если бы мы с Тимохой не влезли, ты бы, наверное, была с ним счастлива и до сих пор.

Лика отложила вилку и так посмотрела на Пашу, будто видела его впервые:

– Ты серьёзно?! – а потом поморщилась. – Он тебя чуть не убил! Какой адекватный человек будет бить ребёнка?

Лика проницательно смотрела на Пашу. Он молчал, соображал туго, всегда думал, что они развелись из-за случая в клубе, значит, из-за них с Тимом. Лика заговорила вдруг непривычно серьёзно:

– Ты знаешь, ведь Тимка единственный, кто сказал мне, что он неадекват. Вадим очень нравился моим родителям. Он меня так любил, что мне завидовали все подружки, а Тимошка был против свадьбы и психовал вечно. И я думала, что это вроде детской ревности. Вадим прекрасно умел создать нужный образ. Мне казалось, что из-за большой любви он так спешил со свадьбой, спешил с детьми, уговаривал меня бросить работу. А потом постепенно настроил меня против подруг, типа это не мой уровень общения. И против тебя с Тимом тоже настраивал. К родителям мы потом вообще перестали ездить. Я даже сама не заметила, когда весь мой мир сузился до него одного, считала, что это нормально. Мы же семья, любим друг друга, так и должно быть, – она скривилась. – И я почти каждый день слышала: «Чего тебе ещё не хватает?», когда иногда переписывалась с подругами, общалась с Тимкой и мамой, решала срочные рабочие вопросы в нерабочее время. Он будто заставлял чувствовать меня виноватой, что я провожу время не дома и общаюсь не только с ним. Разговаривать с другими мужчинами вообще не имела права. С этим бесконечным чувством вины я и жила: Вадим знал чуть ли не по минутам мой график, читал переписки. При этом всегда был таким хорошим, заботливым, нежным, а если я что-то делала не так, то как обычно слышала: «Чего тебе не хватает?» Я всё время думала, как мне повезло, он так меня любит. Как сумасшедшая бежала домой, перестала общаться со всеми. Глупое счастье в неведении. А сейчас с содроганием думаю, что было бы, если бы у нас появились дети и я бы бросила работу. Осталась бы совсем одна. Просто вы разбудили зверя раньше, у меня глаза просто открылись. Для меня закончилось бы всё плохо.

Она сглотнула и резко воткнула вилку в пельмень, словно подводя итог своему рассказу. А до Паши так и не дошло, в чём провинился бывший муж Лики, не считая избиения. Неужели, только в ревности и тотальном контроле? Или Лика считает, что изолировав её от всех, начал бы тоже её бить?

– Янка Тима так же дрессирует. Туда не ходи, с этими не общайся, так не снимайся.

– Яна ревнивая, – Лика ласково улыбнулась. – Только это другое, да и Тимошка не из тех, кто будет подчиняться.

– Она только и делает, что ставит ему ультиматумы!

Лика удивлённо вскинула брови:

– Яна?! Я не верю.

– Я с ними живу.

– Мне нужно как-нибудь поговорить с Яной наедине. Передашь ей?

Паша кивнул, и вдруг, словно оправдываясь, проговорил:

– Но я же не такой, как твой бывший. Почему тогда я для тебя пустое место?!

– Ты очень хороший, – Лика улыбнулась, а потом вновь вздохнула. – Не говори так, ты для меня не пустое место. Я никогда не забуду, что вы сделали для меня. Особенно мне запомнился аэрохоккей. Помнишь, в том году когда вы с Тимом потащили меня в «Маяк», и ты мне специально проигрывал, потом ещё жвачку круглую из автомата в нос засунул, и мы никак не могли её вытащить, – она рассмеялась и покачала головой. – Паш, но ты такой ещё ребёнок.

А Паша вздохнул. Он всегда дурачился и кривлялся, особенно рядом с Ликой, лишь бы рассмешить её. И в тот раз чуть не порвал ноздрю, ему было и смешно, и больно. Они притащились потом к Тиму домой, пытались намазать шарик маслом, раздавить в носу, вытягивали пинцетом. У Паши текли слёзы от боли, но при этом все трое не переставали хохотать. В итоге кое-как раздавили и вытащили, и спасли Пашину ноздрю. Он тогда ещё предлагал Лике съесть кусочки жвачки и бегал за ней по квартире, но она визжала: «Фу, убери это от меня!». Сейчас же Паша тихо проговорил:

– Жаль, что за жвачки в носу никто тебя не полюбит.

– Паш, давай договоримся: мы с тобой либо просто дружим, либо вообще перестаём общаться. Я знаю, что ты обижаешься, но мне от этого тоже плохо. Тимка ещё давит, рассказывает, как ты страдаешь, и что я, бессовестная, мучаю тебя. Для меня после развода чувство вины – теперь такой триггер. Не могу ответить тебе взаимностью, и поэтому рядом с тобой всё время чувствую себя виноватой. Прости, Паш.

– Я понял. – Он развернулся и собрался уходить.

– Поешь хотя бы, – услышал в спину.