Осень призраков

– Думаешь, ты один такой? Ил-Шрайн умеет заводить друзей везде, куда пришел погостить.

– Я не… Не!..

– Знаю, знаю, – в подбородок Гарольда ткнулась кружка. Теплые капли смочили губы, полились на грудь. Холдсток глотал и не чувствовал вкуса. Ничто не могло перебить той мерзости, что поселилась у него во рту.

– Как зовут?..

– Ил-Шрайн, – кружка исчезла, и ее место заняло лицо. – Ты пришел за ним?

– Нет… – несколько мгновений Гарольд колебался, затем открыл руку. – Пропавшие дети.

– А-а, – поморщился мужчина. – Поэтому за тебя так взялись.

– Знаешь?!

– Ты по адресу, счастливчик! – Незнакомец легонько потрепал Гарольда по плечу. – Их сожрал Ил-Шрайн.

– Там?! – Память вспыхнула жуткими образами: монстр освещает собой гнилой рангоут, потрошит одежду Холдстока; шея твари изгибается, и она отгрызает собственный хвост; выкаченный глаз безошибочно находит лицо Гарольда среди теней.

– Нет. Это щенок по сравнению со взрослой особью. Поверь мне.

– Много?..

– Достаточно. Но Ил-Шрайн один.

– В море? На «Милости»?

– Если бы. – Мужчина пропал из поля зрения Холдстока. Голос звучал глухо, безутешно.

От рождения он носил имя Гордон Бёрн.

– Гори-Не-Сгорай прозвали меня другие охотники. Нас было полтора десятка. Все разного возраста. Родственники. Соседи. Случайные люди. Жили в рыбацкой деревне на побережье. Мы поделили север на ровные ленты, шли по карте строго вверх, стараясь не перебегать дорогу друг дружке. Раз в год встречались в условленном месте. Спустя пять лет после клятвы на встречу пришел я один. Почему север? Теплый климат твари почему-то не по нраву. Но и мороз не любят. Много их? Даже сейчас не смогу ответить. Вот скажи, откуда берутся новые виды животных? Волк не может сойтись с черепахой и дать щенков. Господь не дурак. Но Ил-Шрайн милостив и может благословить такой союз. Байки? Сельские страшилки? Да не у меня в голове. Я по уши нырнул в трухлявые легенды, они у меня из задницы лезут. Никто не выбирал свою дрянную долю, но с каждым охотником приключилась похожая напасть. Со всеми. Исключение – один я. Мою семью перебили вурдалаки. Не те, из сказок, настоящие монстры. Перегрызли глотки, пока я, пятнадцатилетний, выл в грязи под окном, силясь встать на перебитые ноги. Я все слышал. Хруст костей, свист воздуха из прокушенного горла матери, всхлипы и отчаянный визг сестер. Шесть и девять им было. Твари убили всех. Каждую родную мне душу. И еще человек двадцать во всей деревне. Звучит пресно. Не хватает слов, да и я уже все забыл. Что теперь до моих соплей двадцать лет назад?