Осень призраков

Он выл без остановки, смертельно раненное животное. Ночь швыряла его наружу каждый раз, когда он отпускал чужую мертвую плоть. Кровь залила его штаны, пузырилась в ботинках. Рана на животе уже не смыкалась. Она казалась веком, которое распирает изнутри злой любопытный глаз. Ночь мерцала вокруг Макабра, и Рэндж поддался ее гипнотическому пульсу. Он уже не ждал, когда это закончится, смотреть стало его единственным назначением. Поставил это представление Кобольд, Рэндж был идеальным зрителем, а Макабр – сценой. Поэтому он полз, истекая жизнью, от трупа к трупу, от мгновения к мгновению, по осколкам восстанавливая мозаику вчерашней ночи.

Карлики вернулись казнить.

Это знание, блеск оружия в их руках, запах угрозы, крики, которыми они себя распаляли, сломали неестественное спокойствие их жертв. Люди надрывались в бесплотных попытках вырваться. Монахини на трапециях раскачивались и рыдали, невольно повторяя движения и трюки воздушных гимнастов, грубой пародией на которых являлись. Старики задыхались в кабинках колеса обозрения. Какой-то смельчак вскарабкался наверх по спицам, резал путы и помогал старикам спуститься из кабинок вниз. Дряхлые пальцы не держали вес их тел, старики падали, переламывались, повисали на опорах колеса и расшибались о солончак со стуком перезревших яблок. Дети на карусели забыли свои роли, рты сжались в точку, глотки издавали дикий визг, а тела, вжавшись в седла, бились в общем ритме, похожем на жуткий брачный танец.

С каждым мигом Макабр слабел. Рэндж шел за ним по пятам. Развязка стоила карлику жизни. Каждый платил свою цену.

Ружья и факелы собрали богатый урожай.

Стариков, что остались в кабинах, расстреляли снизу, тех, кто спустился, согнали, как скотину, в огромное мычащее стадо и принялись колоть и резать, стараясь причинить как можно больше мук. То была не казнь – ритуал, понял Рэндж. И это знание наделило смыслом все, каждую каплю крови и слезинку младенца. Рэндж видел бездонные зрачки карликов, так смотрела только одна госпожа – белладонна.

Колесо опрокинули набок и раздавили ими часть людей, которые еще могли ползти. Монахинь изрубили на части, детей обезглавили, голые безумцы смотрели на бойню молча, когда все закончилось, они стащили тела ко входу в шапито. «Кэтрин», – уверился Рэндж, и, как ответ, изнутри показался Кобольд, бок о бок с сестрами Мейдж. Кобольд скрыл глаза белой повязкой, в одной руке нес песочные часы, в другой – револьвер. Время широко распахнуло рот. Кобольд открыл огонь по своим.