Осень призраков

Он не казался фанатиком, скорее трудягой, старательно выполняющим грязную работу. Его пули не знали промаха. Опустошив барабан, Кобольд переворачивал часы и ставил их у ног. Время схватывалось, как вода на лютом морозе. В этом застывшем мире могло двигаться одно существо – сам Кобольд. Патроны набивали зоб револьвера, Кобольд подхватывал часы с земли, и время переходило на галоп.

Близнецы Мейдж жалили, как хищные змеи. Они желали играть, прежде чем яд настигнет и парализует жертву. Их ножи рвали плоть, дарили страдания, но не убивали. Циркачи принимали смерть по-разному: кто-то живо поддерживал Кобольда и его фурий, кидался на других карликов, бесстрашно раздирал одежды на груди и подставлял шеи, но были и те, кто падал перед палачами на колени, молил о пощаде, проклинал, и совсем уж единицы пытались сбежать.

Они взорвались одновременно, все шатры, кроме центрального шапито. В воздух взметнулись огромные фонтаны искр. Сквозь царство огня Кобольд сошел с арены. Одним жестом он оборвал шоу и приказал цирку умереть. Затем оглянулся, нашел взглядом Рэнджа – он мог поклясться, что Кобольд ему подмигнул! – и исчез в шапито.

Макабр замычал, ноги отказались поднимать тело. Он больше не мог встать против давнего противника лицом к лицу. Усилие выжало из его груди протяжный крик. Рэндж испугался, что это душа отлетает с последними стонами. Но Макабр еще дышал. Рана в животе пропускала воздух внутрь и вибрировала им в гортани, как потусторонняя, еще живая, духовая труба. Изо рта хлынул поток черной, отменяющей жизнь, крови. Макабр рухнул ниц и застыл.

День разгладил складки прошлого на своем лице. Звуки утратили глубину и гулкость. Реальность застыла в своей вещной, обыденной форме. Буквально в дюйме от пальцев Макабра лежала знакомая Ньютону карлица Мэйдж. В одной руке она держала нож, другой прижимала к себе отрезанную голову сестры. Рэндж пошевелил Макабра ногой, решился перевернуть его на спину. Бурая корка песка залепила собой кошмарную рану: если бы не эта заплатка, Рэндж сказал бы, что Макабр спит. Его пальцы еще жили, питаемые отдельной, пугающей одержимостью. Он трогал воздух, точно хотел подарить последнюю ласку, закрыть веки. Глаза Макабра лопнули от невозможного усилия – умирать, но смотреть! – радужку затопило молоком, поверх которой змеились багровые трещины.

Макабр открыл Рэнджу окно в гущу событий прошлой ночи. Без него Ньютон чувствовал себя слепцом. Надежда сорвалась с крючка и ушла на глубину. Рэндж проиграл.